Чилимята

Смахнув слезы тяжелой, крестьянской рукой, с полувздохом-полустоном встала старшая сестра отца, Марья:

– Сгинул Чилим… Царствие небесное… Пропадешь ты, Анна, с этакой оравой. Чаво делать думашь?

– Чай, я не одна такая! Бог поможет…

– Ну-ну… В магазин пойдете, к нам заглядайте… Чай, мы не чужие – выдавила старшая сестра Анастасия, поднимаясь с лавки… Помнила Маня, как не любили сестры отца мать. А Маня, когда была поменьше, удивлялась этому. Мать, статная, красивая, с длинной косой до пояса и невысокий, незаметный, почти лысый с молодых лет отец… Только, когда стала взрослее, из обрывков фраз поняла, что была мать сиротой, у которой «всего ничего: одна рубаха с перемывахой».

А у отца семья, хоть и не была богатой, считалось зажиточной. Женился отец против воли семьи, но жили молодые счастливо. А отец получил в деревне прозвище – Чилим, что в народе значит – упрямый. Упрямый-то упрямый, но вот ушел и, как в воду канул, ни письма, ни весточки… После войны Ванька часто говорил:

– Жив отец, за границей, наверно…

Мать вздыхала:

– Брось болтать, Ванюшка… Кому он там нужен – безграмотный русский мужик… Сгинул он, сгинул, как в мясорубке… – и начинала плакать…

Вспоминала Маня, как в послевоенное лихолетье крестьянские дворы начисто выметалось налогами: на молоко, на яйца, масло, мясо, на шерсть… Послабления, если и делали, то только семьям погибших за Родину.

А семья Чилима таковой не являлась, ведь он не погиб, а «пропал без вести». Ярко вспыхивала в памяти картина: мать, обняв вечно голодного Федьку, накануне забравшегося к соседям, укравшего у них четвертушку хлеба и жестоко избитого ими, плачет и причитает:

– Не бери чужого, не бери чужого, дрянь… Лучше попроси… али потерпи… Чай, не ты один терпишь… Бог терпел и нам велел…

Еще одно воспоминание: на Пасху, отстояв ночь в церкви, мать стряпала… Пироги были из ржаной муки, сдобы в них положено мало, поэтому есть их надо было, пока они были горячими.

Остыв, пироги мало чем отличались от засохшей корки хлеба. Угощая чилимят такими пирогами, мать горько вздыхала:

– Видно, девки, никогда я белых пряников не наемся.

Позднее, в семидесятых, когда мать лежала парализованная, приехавшая Маня угощала ее свежими пряниками из города:

– Мама, поешь пряников, ты ж хотела… Помнишь?

И мать, умевшая говорить два слова: «да», «нет», сказала, как выдохнула:

– Нет, – и перекрестилась, глядя на икону, левой рукой (правая была парализована).