Экслибрис

Мы в этой жизни и по смерти вместе,

тот, кто спешит, в отставшем остается,

чтобы по нам сквозь васильковый пепел

взошла тоски горячей синева,

в которой любят кувыркаться черти,

когда едва родившийся слепой комочек вдруг

пару васильков ко лбу приложит

и видит, что в высоком небе сотни

пылающих хвостов обращены к земле.

«Береженого бог бережет…»

Береженого бог бережет –

перед мертвой птицей

я обнажаю голову.

Быть может, ее убил голод

в тот час, когда я

доедал свой завтрак.

Быть может, мороз

в тот час, когда ты

натягивала перчатки.

Само собой, я тут вообще

ни при чем, –

береженого бог бережет,

так или иначе, Он смотрит.

«В конце непопулярной улицы…»

В конце непопулярной улицы,

на невоспетом углу,

на неприметном дереве

сгрудились птицы,

отправляясь на юг.

В их измученных

силуэтах

прочитывалось тяжкое бегство

от морозов.

В желтые листья выпал

к корням

рябины

их певчий корм.

Горьким соком

обагренными ягодами

дерево договорилось с птицами

молча.

И сказало –

пусть они пьют, клюют, хватают, тащат…

Ведь их путь не

пройден и наполовину.

И птицы молча брали

ягоды по

// половинке.

В конце непопулярной улицы,

на невоспетом углу,

под неприметным деревом

я постучался

в твою

незаметную дверь.

Сделай

Заряди в магнитофон

ленту с воем волков –

побежит косуля.

Стяни с небес истребитель –

стань магнитом.

Проверти пальцем

дырку в плоском камне –

мельничный жернов.

Собери крылья мертвых бабочек,

пусть к детям сны

цветные придут.

Обвейся цепко вокруг оси

земной –

будешь хмель.

Но прежде всего протри глаза,

чтобы замечать,

подверни рукава, чтобы делать.

Как сказал мудрец –

необычное

начинается с простых манипуляций.

«Листопад, диктующий условья…»

Листопад, диктующий условья,

в лихорадке осени раскис.

Снова телефон исходит кровью,

бес полночный снова крутит диск.

Я, как волк, луною загнан снова,

рыщущий, голодный, жадный снова,

и тебе в глаза смеюсь я снова,

синий голый лед холодных снов моих.

Телефон всего нежнее в полночь,

и цветы, что мне терпеть невмочь,

так бесстыдно пахнут только в полночь.

И да – к черту, тихая святая ночь!

Возвращаются к корням своим деревья

и текут к своим истокам реки вспять.