Над тополями

Он дошел до угла, остановился, засунул руки в карманы пальто и поднял кверху свой черный узкий нос. Снег перестал падать, и наконец-то стало видно Луну, что почему-то очень развеселило его. Он улыбнулся сам себе и подмигнул Луне. Нравился ему отчего-то этот ночной круглый белый блин, и все тут.

И он зашагал, не торопясь, взад и вперед по стене, подняв кверху нос и при каждом шаге становя ногу как-то по-особенному значительно. Потом он вдруг остановился и продекламировал:

– Эх, если бы не это,

Ну, не это вот самое,

То тогда, наверное,

Наверное – Ух!

И зашагал дальше по стене, накладывая свои следы на отпечатки птичьих лапок и волоча по снегу свой длинный тонкий хвост…

В промежутке между двумя высокими домами, между стеной и водосточной трубой, совсем не было ветра и не падал снег.

Уютно свернувшись калачиком и закутавшись в шарф, засыпая, лежал Александр Иванович.

Мысли его текли все медленней и медленней, пока не перестали течь вовсе, а видения становились все туманней и туманней.

Вот уже и опушка какого-то неизвестного леса, и старый дуб на высоком холме, на том, неизвестном еще другом берегу неизвестной еще широкой какой-то реки.

Дуб шелестит листвой, и солнце садится за эту самую реку. Садится все ниже и ниже, и вот оно уже совсем в реке. И река эта вдруг становится расплавленным золотом, и река эта делается как солнце. И не осталось больше ничего на свете, только темная звездная ночь и эта река.

И вдруг он понял, что Солнце спит здесь всегда, потому что имя этой стороне – Закат, и Дом Солнца – имя той реке…

А ближе к концу зимы, когда он шел по берегу, ему приснилась Лодка.

В лодке сидел Перевозчик, и было тому Перевозчику очень холодно и очень темно, мерзли у него руки, и только огонек его папиросы светил ему в темноте.

Александр Иванович сел в лодку, перевозчик затушил свою папиросу, крякнул, чтобы согреться, налег на весла и повел лодку прямо на тот берег по пылающей от солнца огненной воде, но было перевозчику холодно…

…А на другом берегу был уже рассвет и туман на реке.

Кричали какие-то птицы, с шумом и плеском поднимаясь от воды, потревоженной лодкой, прочь, куда-то в густую туманную неизвестность.

И было то Стороной Рассвета. И был там высокий холм, и был высокий дуб. Перевозчик молча показал ему тропинку и, звеня лодочной цепью, молча же уплыл в туман.

Александр Иванович пошел по тропинке, поднялся на холм и увидел тот самый дуб.