Камни прошлого

Но когда семейный режиссёр терял бдительность, способный актёр, ставший докой в навязанном ему амплуа, легко обводил постановщика спектакля вокруг пальца и становился «тихим бунтарём». Тихим, потому что не терпел семейных скандалов. Правда, часто его внутренний бунт имел странную форму: он украдкой брал ключи от машины, хранившиеся в старом фамильном серванте, и на цыпочках, будто цыган, уводивший из конюшни коня, шёл к недавно приобретённой семейной железной лошадке – автомобилю «Вольво». А, выбравшись на МКАД, давил на газ, испытывая… нет, даже не радость, а то, что его любимый внук Максим называл одним коротеньким и не до конца понятным Лаврищеву словом – «кайф».

Ещё великий Гоголь задолго до наступления эры автомобилизма в России, назвал не только две главные наших беды, но и указал на основную причину высокой аварийности на дорогах. Правда, это никак не сказалось на снижении грустной статистики. Ведь какой русский и сегодня, когда на каждом километре по три камеры, не любит быстрой езды! Особенно когда под капотом больше сотни «лошадок».

Скорость верного автомобиля создавала иллюзию побега из его невыносимого семейного ига длинною в одну человеческую жизнь.

Оставаясь один на один с любимой и верной «лошадкой», которая напоминала ему годы его стремительно пролетевшей молодости, он невольно вспоминал волевое, будто вырубленное из холодного белого мрамора лицо супруги. Нет, лицо Марии Сигизмундовны было ещё по-своему прекрасно. Оно было по-своему красиво именно в своей монументальности.

Лишённое малейшего отпечатка любой живой эмоции («экологически чистое», как про себя говорил Лаврищев о «высоком челе» супруги), полное горделивой значимости (отпечаток судейской профессии остался на внешнем облике и после выхода «заслуженного работника юстиции» на «заслуженный отдых») – это лицо, стоило ему оглянуться, вдруг пугающе всплывало в зеркале заднего вида. И тогда глаза его тухли, и он невольно кривился, будто откусил кусок кислого яблока. Он вдавливал педаль газа в пол автомобиля, будто хотел оторваться на сумасшедшей скорости от этого фантомного преследования.

Лицо мраморной «Галатеи» давно уже было нелюбимым и даже постылым. Но даже бешеная скорость не помогала освободиться от чувства постоянного присутствия Марии Сигизмундовны в каждом его шаге. Скорость, за которой неизменно прилетали по почте немалые штрафы, давала только иллюзию отрыва. Убежать от самого себя и судьбы, казалось Лаврищеву, ему уже было невозможно.