Грюндерфилд

Солнце по-прежнему томилось в плену у тучи.

Подобрав с дороги камень, Филипп швырнул его в то место, из которого ранее доносились звуки приближавшегося зверя. Камень пролетел сквозь листву и ветви, глухо упал на землю, никого не встревожив, не спугнув.

Филипп вздохнул полной грудью и убрал стамеску обратно в чемоданчик. Посмотрел на небо и снова зашагал по дороге. И тут же по кустам как будто бы опять ветерок пробежал. Но Филипп не обратил на него внимания. И тогда в кустах знакомо затрещало – кто-то явно хотел выбраться на дорогу.

Стамеска вновь удобно улеглась в руку. И вновь остановившийся Филипп ждал напрасно. На дорогу так никто и не выскочил. Треск, шум в кустах стихли.

Филипп больше не стал убирать стамеску. Стискивая ее в правой руке, взял чемоданчик левой. И снова зашагал. И снова ветерок по кустам. Но Филипп не сбавлял хода. А в небе стало темнеть еще сильнее. Чернота сгущалась как перед грозой. И воздух похолодел. И зверь опять обнаружил себя. Нет, он так и не выскочил на дорогу.

Теперь он просто сопровождал Филиппа, семеня по другую сторону кустов. Его шаг был явственно различим. И было непонятно, почему зверь не нападает? Ждет подходящего момента?

Чем ближе они подходили к повороту, тем явнее невидимый зверь обнаруживал и себя, и свою силу, с хрустом кроша перегораживающие его путь ветви.

Но был ли это зверь? Конечно, существо, которое так ломилось через кусты и сейчас семенило рядом, было живое. Но теперь оно еще и начало издавать звуки.

Странные звуки. Поначалу это был как бы вой. Но чем дальше, тем больше он перерастал в необычное для этого места и времени звуковое вибрирование. Так визжит дерево, когда в него на огромной скорости впиваются зубья циркулярной пилы. Металл с напряжением входит в толстую доску, в бревно, плачет и стонет, добираясь до сердцевины, а потом облегченно стихает и умолкает, когда перепиленное пополам падает на землю:

– Дж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-о-у-у!

И потом все снова повторяется:

– Дж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-о-у-у!.

.

Филиппу было не привыкать к этим звукам. Он поглубже вдохнул, по привычке ожидая, что сейчас в нос ударит особенный запах одновременно и свежего, и опаленного металлом дерева. Но пахнуло не то псиной, не то старым, пролежавшим несколько зим в сарае тулупом. Филипп поморщился и сплюнул.

Он продолжал быстро шагать, все приближаясь и приближаясь к повороту. А по кустам пошел гулять уже не ветерок, а настоящий ветер.