Немного пустоты

Его подарил в детский дом какой-то мужчина, благородно избавившийся от лишней мебели после того, как его мама – учительница музыки, умерла. Оно было старым, рассохшимся, с потрескавшимся лаком на стенках, но вполне рабочим. Таким я его впервые увидел, проходя мимо одного из кабинетов.

– Надо его настроить и можно будет проводить уроки музыки, – говорил стоявший рядом с ним директор паре воспитательниц и те кивали головами.

Для этих целей, из ближайшей школы был приглашен седой мужчина, в прошлом массовик-затейник, считавший основным своим инструментом баян, но имеющий некоторый опыт общения и с пианино.

Он провозился с инструментом почти неделю, приглашая, по очереди, разных людей, чтобы те привели его в чувство, а потом собрал всех детей и под присмотром директора проверил каждого на слух.

Помню, как я впервые извлек из пианино звук, нажав на какую-то белую клавишу. Тогда я не знал, как это выразить словами, а сейчас думаю, что почувствовал себя так, словно передо мной распахнулась новая Вселенная.

Было в этом что-то могучее и стихийное, полное силы и, в то же время, хрупкое, зависящее только от того, сделаю я правильный выбор в новом звуке или нет. Никогда раньше я не касался музыкальных инструментов, но с того момента точно понял, что пианино и я – связаны на всю жизнь.

Поняли это и другие.

– Тебе определенно стоит заниматься музыкой, – сказал массовик-затейник, к тому времени уже принятый в штат учителем музыки, хотя я больше ничего так и не сделал, просто сидел перед клавиатурой с открытым ртом и ловил эхо открывшегося знания.

Как он это понял, я, уже с солидным музыкальным образованием и опытом – до сих пор не могу объяснить. Возможно просто выбрал одного ребенка в ученики, чтобы задержаться в детском доме на какой-никакой зарплате

Во всяком случае, пианино занимались мы вдвоем с учителем. Другие дети никакого трепета к музыке не испытали. Учитель был пианистом ровно на три класса музыкальной школы больше чем я и еще год каких-то простых аранжировок в ансамбле, игравшем шансон по второсортным кабакам.

Директор узнал об этом позже, когда было поздно выгонять «ревизора», ну, а для девятилетнего меня, три класса музыкальной школы тогда казались уровнем Бога, в терминологии друга-игромана, или где-то рядом.

Новый учитель музыки пел с детьми разные детские песни, аккомпанируя на баяне, а со мной сидел за пианино, и вместе мы пытались понять, что такое тремоло, чем стаккато отличается от легато и прочие мудреные вещи.