Театр

Точно также свет заходящего солнца искажается в витражных окнах. То же место, то же время, только я другой. Мне больше не семь лет, я не держу маму за руку. Я стою посреди зала и прислушиваюсь к горькому вкусу разочарования.

Сказочное место, самое яркое и волшебное воспоминание детства, рушится на моих глазах.

Мраморные ангелы. Они были красивы когда-то, но сейчас их лица потемнели, в складках одежд скопилась душная пыль. Краски витражей выцвели от времени, кое-где потрескались и даже осыпались. Виноградные лозы вытерты до блеска, листья надколоты, на стеблях – пятна ржавчины.

В старых канделябрах – старая паутина.

Была ли она здесь в тот вечер? Тогда я мог не заметить деталей, но мама наверняка видела, что это место умирает. Что никто не заботится о нём, не любит его красоту, не поддерживает его волшебство.

Говорю себе – не стоило приходить. Нужно было улыбнуться афише, воскресить в памяти самые яркие образы того вечера и уехать, погулять в городе, выпить кофе с кем-нибудь из случайно встреченных знакомых.

Говорю – ещё не поздно уйти. Развернуться, пройти мимо безмолвного камердинера, преодолеть семьдесят две ступеньки и махнуть водителю, он наверняка даже не успел отогнать машину.

Разворачиваюсь. Прохожу мимо безмолвного камердинера.

Отдаю пальто и трость агенту. Принимаю из его рук маску.

– Прошу за мной, – приглашает он, – Аукцион вот-вот начнётся.

В прошлый раз мы приходили все вместе зимой: это был праздничный вечер, представление без повода. Теперь же, в середине лета, я попал на Аукцион.

Ему тоже предшествовало представление, но уже с определённой целью – в наилучшем свете показать актёров. Одурманить зрителей напыщенной красотой, вычурными костюмами, надуманными образами, отработанными движениями. Мне становится скучно ещё в первые пять минут, и я отворачиваюсь, предпочитая разглядывать случайных соседей по ложе, нежели наблюдать за этим игрушечным маскарадом.

В этот раз людей намного меньше, чем я помню. Через два кресла от меня полный мужчина в лиловом пиджаке тяжело сопит, пытаясь прочесть что-то из программы в темноте.

Рядом с ним женщина в позолоченной маске подносит к глазам лорнет. Я слышу, как они обмениваются бессмысленными замечаниями, оценивая актёров.

– Вот этот, слева, ничего. Чувствуется профессионализм.

– Слишком юн. Ничего больше не умеет.

Мне становится противно, и я снова отворачиваюсь. Не то чтобы меня на самом деле волновало происходящее: это мама ненавидела Аукционы.