Темен день, да светла ночь

Вскоре Алессия спрятала свои каштановые, не столь и длинные волосы под невзрачный бесформенный шлем и никто в целом мире не смог бы понять, кто именно скрывается за этим шлемом. Но не Глод. Родную и милую сердцу Алессию он узнал бы, превратись та даже в черную луну или в одиноко стоящий в лесу булыжник.

Узнал бы, хотя бы только потому, что знал – Алессия непременно узнала бы его, окажись он вдруг в таком положении. 

И как же все-таки Алессия была права, думал Глод, неторопливо шагая навстречу своим, не столь и срочным, не столь и важным делам.

Как ни старайся, за всю историю не вспомнить ни одного мага, одаренного (можно было называть их как душе угодно – смысл, судьба – все одно), что сохранил бы свои силы до естественной своей кончины. Тут оставались либо силы, либо разум, силами теми управляющий. Те, кто послабее, лишались всего чуть раньше, остальные чуть позже. Но, так ли иначе, не было ни одного, кто умер бы счастливым.

И как бы Глод не стремился скрыть, как бы не храбрился перед Алессией, он не мог вспомнить и двух ночей подряд, когда не просыпался бы в ужасе от того, что во сне ему причудилось, будто все уже кончено.

И Глод не мог заснуть обратно, пока не убеждался, что все пока что как раньше. Пока что.

- Проходи, Глод, - отрезал командор Дун Стурба, стоило только краю рукава показаться в раскрывающейся двери. Иногда Глод грешным делом думал, что командор и сам одарен способностями неординарными. Но, потом все же вспоминалось, что встреча их, в это самое утро была назначена и обговорена заранее – как и десятки, сотни встреч до нее.

Хотя, зная о своей несобранности и забывчивости, Глод понимал, что способность организовать и спланировать свой быт есть дар ничуть не менее удивительный, чем, к примеру, пресловутая возможность пускать искры из пальцев.

- Вот и я, командор, - Глод искренне пытался стоять хотя бы в подобие стойки, но, то и дело заваливался то на одну, то на другую сторону.

Командор, заметив это, сжалился как над Глодом, так и над самим собой – ведь Стурба всю сознательную жизнь провел под тяжестью сначала солдатских, затем и офицерский доспехов.

А, значит, смотреть на это подобие солдата было совершенно ему невыносимо:

- Садись уже, - Глод послушно сел, - Как там дела с моей проблемой?

- Ищу. К моему удивлению, решение такой маленькой неприятности, - Глод едва улыбнулся.

- Не надо мне тут, - екнул то ли от смеха, то ли от возмущения командор, - Маленькой! Жена уже даже не смеется.