Луна и угли

У меня хватило ума на то, чтобы побежать – я летел как угорелый – и сообщить Фугасу, что заметил в подлеске пару волков. Мы стояли возле леса, так что это было возможно... Фугас кинулся окрикивать охрану. Завелась шумиха, и Розенталь, чертыхаясь, вышел вперед всех. За ним шёл по пятам злой Томми, застегивая ремень на штанах. Фугас не упоминал моего имени, сказал, что волков видел он сам. Цирк увели подальше от леса.

Но это был лишь один случай. Были и другие.

Однажды мы с Элиникой встретились у ручья. Я набирал воду в два больших котелка.

Они гуляла, иногда останавливаясь в поисках ракушек.

«Я знаю, что ты помог мне тогда… Фугас сказал. – Она посмотрела на меня исподлобья. – Спасибо».

Я сглотнул и ответил, что не за что.

Она внимательно смотрела на меня мгновенье. Как же было прекрасно это мгновенье! Ее большие глаза, в которых мне хотелось утонуть, и солнце, заходящее за реку.

«О чем ты думаешь?» – спросила она.

«О том, что погода для осени стоит теплая», – соврал я.

Я думал о ней.

Пару раз я оставлял венок полевых цветов у двери фургона. Она знала, что это я. Предсказательница поймала меня и улыбнулась беззубо. «Элиника просит передать, что ей никогда прежде не дарили цветов от всего сердца. Спасибо… Но она боится, как бы про это не узнал Томми».

Во рту у меня пересохло. Томми запал на Элинику, хотел сделать ей своей собственностью. Только Розенталь останавливал его… Однажды я просунул под дверь рисунок углём. Я часто наблюдал за Элиникой, поэтому уж её-то я мог нарисовать хоть с закрытыми глазами.

И сейчас могу.

Томми поймал меня за ворот, когда я шёл обратно, и уронил на землю, тряся перед лицом листком. «Рисунок? Да, Ричи? Щенок, не путайся у меня под ногами!». Он долго пинал меня, неумело (по сравнению с клоунами), но сильно. Я боялся, что встану и он сожжет меня, поэтому лежал и терпел.

Рисунок до нее так и не дошёл. Но она носила на голове мои венки.

Потом она вдруг сошлась с Аароном. Вот так. Не знаю, как могли сойтись самая красивая девушка мира и дикарь с Севера.

Но, по крайней мере, Томми перестал ходить к ней. Аарон одним свои лицом – сплошные шрамы, ожоги и жуткие темные глаза – отпугивал всех вокруг.

Я продолжал дарить цветы. Аарон однажды увидел меня и подозвал к себе. Внутренне содрогаясь, я подошел. Он вообще молчалив был, Аарон-то, два слова из него вытащишь редко. Лишь однажды я услышал от пьяного клоуна, что Аарон, когда приходит к Элинике, поёт… Поёт! На диком языке северян.