Сквозь памяти пески

Сквозь памяти пески

Финн Фанор

Сквозь памяти пески

Я помню. Не суждено забыть мне тех мгновений, не утратить тех эмоций, не потерять мне те счастливые деньки, когда предстал твой взгляд передо мной. О свет, а ты - о песнь, в ушах играешь, всё ритмом заполняя сердце непреклонно. Скрипка, флейта, лёгкий вальс. И полная луна, чей свет заблещет предо мной. Я подошёл. Тогда это было так чревато, ведь скромен я, поверь, не чудной да хищной славой я доставлен на эти летние балы.

Диковинка, экзотика, никто к тебе не подходил. В тот день я понял для себя, взглянув в твои слова, не склонен я сегодня - склонится пред судьбой. Готов я был рискнуть. Я сделал шаг. Возжелал твоей руки беседой тихой чтоб завлечь. Ты согласилась, и улыбка, о как забыть её – ведь охватила в глубине души эмоций сладостные гаммы чувств, ослепила мой порок. Я закрыл глаза, и произнести мне было уж не суждено тех слов. Я зверь, не боле. Такова моя судьба, чтоб раздался – бах, и, опустившись на колено, я алой кровью записал себя в столетья – пересечения судеб и веков людской пучины, что мы жизнью величаем. Мы ценим тех, кто способен выстрелить в порыве ревности, о да, я склонен согласится, ведь не любим мы молчания те омуты души, в которых мы – аметиста яркий свет (аметист – фиолетовый – цвет царей). Они вызовут в нас бурю, но склонна жизнь родится в тихий час.

Не чувствовать мне уж ничего. Пустота – вот кто я сейчас. Пред глазом чудесные видения в тумане танца; устилая пелену – они, картины мне даны судьбой, чертовкой ещё той. Не выпить мне вина, рискнуть я больше не способен, и смелости своей - я больше не сподоблен.

Сие пред глазом люда – утро, веселья час. Рождается дитя. Тогда был час моего рожденья, и плач, вогнувшись в небеса - о ещё одной душе пролепетал на знати белый двор. Был я не красив, умом не обделён, но читать я уж любил, чего таить, не склонен был я к блеску холодного металла, искусством, чьим мне жизни забирать не предстояло. Я миром величаю этот час, да будет он таков, и в памяти моей, он - звоном церкви разносясь, мне на ступень одну подняться соблаговолит. Не сыскать уж тех мгновений, тех искусных ярких переплетений, что детством писари назвали столь сладостную мою пору.

Я сделал шаг, туман меня обвил о змей несносный, но паники моей не узреть уж никому, ни я, ни он – бессмысленна она, в конце концов, всё кончено давно.