Восхождение хранительницы. Курс на время

Хоть и люблю я нашу деревню. Лес тут добрый, щедрый на грибы и травы. Поля плодородные, а речки глубокие, кристальные. Вода в них живая, сладкая. Да только ни лес, ни вода от смерти меня не спасут. Они примут бездыханное тело, как должное, похоронят в своих глубинах и чащах. А я жить хочу.

Смелость удариться в бега, усиливали истории местного пекаря Пранина. Он часто рассказывал, как несколько месяцев работал в одном из самых больших городов империи - Абер-Дабере, и какие чудеса видел. Именно благодаря ему, я поклялась себе, что увижу величественные корабли, рассекающие моря своими огромными носами, и эти самые моря, и платья настоящих леди, и на фонтаны погляжу, а больше всего мечтаю карету потрогать. Пранин, когда рассказывал про эту телегу с крышей, так у него глаза блестели! Иначе, чем у пьянчуги местной, скорее как у коня, увидевшего хлеб с солью. А мужику, между прочим, уже сорок лет.

Готовиться к побегу я начала сразу же, успокаивая себя тем, что у Гусли - законной обладательницы приглашения, со временем не ладятся дела. Сколько она не пытается, даже секунды считать толком не получается. Не покоряется ей этот ритм, как не всякому человеку покорится дикая лошадь. А пекарь рассказывал, что это важно, и в школу Времени попасть тяжелее, чем пересчитать весь коровий навоз, раскиданный по дорогам Синчи. Он и сам пробовал во времесленики податься - но его не приняли, хотя со временем у того, как мне кажется, проблем нет - без перерыва может пять часов по секунде считать, не сбиваясь.

Я свои способности никому открыто не показывала, да и показывать пока особо нечего, но один трюк со временем сотворить умею - на него и надеюсь, а еще считаю тоже не плохо. Если в школу учиться не возьмут, так значит Глинчиха права была - от меня “толк будет только в постеле у Костыля - тот молоденьких любит, и заплатит нормально”.

И сколько бы Глинчиха не рассказывала, что быть женой старосты - почетно и я должна радоваться такой возможности, меня от одной мысли об мерзком старике тошнит, как тошнит при виде мертвого пса, который уже неделю лежит под палящим солнцем, на радость мухам и муравьям. Особенно после случая двухлетней давности, когда Костыль меня своими противными жирными ручищами облапал с ног до головы, мол “оценка товара”. Как вспоминаю - так дрожь по телу, и слезы предательски выступают. Повезло, что “товаром” я оказалась ценным, и Глинчик запретил тогда со мной, что-то делать, сказав Костылю так: “Пускай подрастет.