Вернувшийся

На большее сил у одной не хватало, потому и удивляло, что святилище Отвергнутых цело до сих пор. На таких скудных подношениях долго не простоишь. Храмы богов стоят на молитвах, на вере, на дарах. Без людей храмы быстро разрушаются.

Только этот назло держался крепко. Мог бы и сгореть до остова, никто не принялся бы слезы лить. Зато честной народ перестал бы торопливо пробегать мимо, осеняя себя священным знаменьем Пантеона. Заместо этого — переживания сплошные. Юные девицы заслоняют лица руками, дабы не приглянуться какому Отвергнутому, а мамаши своих новорожденных под белоснежными платками прячут, чтобы на тех порча не заползла.

А порой на все четыре стороны в час волка от стен храма дурнотой веет, холодом, тревогой.

А ведь говаривают разъезжие купцы да гости с других краев их огромной великой яссы, что чем ближе к столице, тем больше храмов Отвергнутых. Боги это боги. Находились люди, не желавшие менять в своих молитвах имена на других правящих. Так и соблюдают свою веру, обращаются к низложенным с покоем и без зазрения совести.

Никто их за это не попрекает… Странно-странно, в их ятолле, именуемой Хаэсса, такое не прижилось.

Так кому там быть, да еще в такую рань? В рассветный час приходят, дабы простоять службу за спинами жриц, но в святилище Отвергнутых ее вести некому, если только посетитель сам знает, как…

Любопытствующие подсобрались в шепчущийся клубок, держась на другой стороне площади против входа в храм Пантеона. Пересекать разделявшее святилища расстояние не решались, незачем себя чернить.

Пантеон за опрометчивость может наказать. Люди в жизни своей порой поминают Отвергнутых и даже обращаются к ним, но храм — это другое. Это верность, а если верность меняется…

Черная дверь, испещренная символами низложенных богов, отворилась. Порог на выход переступил чужак. Не обернулся, не поклонился, не шепнул слов на прощание на последней ступени, спустившись. Отвергнутые или нет, но боги — это боги, смертным в их отношении не положено нарушать ритуалы. Пришлый допустил дерзость сознательно.

Люди таращились на него, пожирали глазами, вытягивая из толпы головы, отталкивая друг друга, чтобы сунуться вперед. Чужак двигался неторопливо, легко, позволяя себя рассмотреть. В ответ толпу взглядом не удостаивал.

— Кто такой? — выступила из толпы пара человек. Нахмуренные, настороженные.

Чужак сейчас был против них всех, один на своей стороне, на той самой дороге. Роста он был среднего, но явная худоба делала его выше для взгляда.