Шарлатан

Вернее, в споре участвовал Николай, а Катя переводила взгляды с одного на другого, и чаша весов ее симпатий все больше и больше склонялась на сторону московского пришельца, седого, благообразного и покровительственно снисходительного к провинциалам.

Николай во время разговора разгуливал по комнате. Как выяснялось, он был гораздо больше осведомлен о модной теме, чем предполагала Катя.

- Поймите, - останавливался он перед уютно устроившимся в кресле Станиславом Сергеевичем, я ничего не имею против неограниченных возможностей человека, я допускаю, что они далеко не познаны и не изучены.

Но меня бесит…

- Даже бесит? - поднял бровь Станислав Сергеевич.

- Да, бесит! Именно бесит ваше стремление к изолированности, этакий флер таинственности… все эти ауры, кармы, йоги и прочие Шамбалы.

На что Станислав Сергеевич снисходительно процитировал Гамлета:

Гораций, в мире много кой-чего,

Что вашей философии не снилось.

- Возможно, - Николай сделал примиряющий жест ладонью, - но вы должны заняться изучением этого самого "кой-чего", а не строить из себя неприступного представителя герметической науки, напускать мистику и употреблять непонятные термины.

Простите, я не говорю лично о вас, - тут он сделал паузу, затем продолжил, - а если все же говорить лично о вас, то, как вы объясните, только, пожалуйста, нормальным, человеческим языком, все, что вы только что рассказывали нам о присущей вам Силе. Я так понимаю, что вы произносите это слово с большой буквы. Так расскажите нам, все, что вы о ней знаете, откройте тайну!

Станислав Сергеевич рассмеялся, качнул головой и провел ладонью по затылку.

Столичный снобизм неожиданно соскочил с него, и Катя с Николаем вдруг увидели перед собой обыкновенного пожилого человека, простого, даже в чем-то слегка виноватого.

- Если бы я мог, Николай Борисович, если бы я мог. Да, мне присуща окаянная Сила, пусть, как вы говорите, я произношу это слово с большой буквы. Но я ничего не знаю ни о ее происхождении, ни о ее возможностях.

А изучать эти возможности с научной, с материалистической, так сказать, точки зрения, никто не собирается. Вы журналист, вы должны прекрасно понимать - мы находимся под запретом.

Николай Борисович запротестовал.

- Ничего подобного! О вас уже говорят. В газетах, по телевизору.

- Это крупицы, дорогой мой друг. Чуть-чуть приоткрыли, пары спустили, а дальше - стоп! Именно вам, журналистам, мы должны быть благодарны за эти крохи.