Глобус

Глобус

Андрей Ланиус

Глобус

Виктор Голованов, двадцати восьми лет, актер второй категории, стоял за правой кулисой и ждал. До того, как он войдет в ярко освещенный прямоугольник сцены и произнесет монолог, оставалось еще минут пять. Виктор прислушался, как Серафима Степановна и Леночка - мать и дочь в репетируемой новой современной пьесе - вели скучноватый диалог о современной молодежи. Потом осторожно посмотрел в зал. Он был темен и пуст, только в проходе, возле седьмого ряда партера, стоял маленький столик Германа Васильевича. Возвышавшаяся на столике лампа под красным металлическим абажуром бросала желтое пятно на страницы с текстом пьесы и на нервно сплетенные пальцы главрежа.

Главным режиссером театра Германа Васильевича назначили всего несколько месяцев назад, и первым делом он пробил идущие в столице, но не разрешаемые к постановке в их городе пьесы. И средства выбил на обещаемый уже лет десять ремонт.

У Виктора было прекрасное настроение. Перед репетицией он узнал, что из-за болезни Пал Палыча сегодняшний вечерний спектакль заменили другой пьесой, в которой он не участвует.

И, во-вторых, Стэлла вce-таки согласилась встретить с ним Новый год. Нет, вечером он должен быть в форме. Что это он, черт возьми, волнуется? Все будет как обычно. Возьмет гитару, хриплым голосом, под Высоцкого, споет несколько песен, прочитает что-нибудь из Есенина, Пастернака, Мандельштама – свой всегдашний обкатанный репертуар. Да эта Стэлла особенно и не нравилась ему. Но раз оказалась такой гордячкой, то, конечно, он просто обязан ее обломать. Кто может устоять перед его обаянием! Виктор, с удовольствием, вспомнил свои многочисленные победы над прекрасным полом и улыбнулся. Недаром друзья придумали ему прозвище «Охотник". И шутили, что охотится он на самую прекрасную дичь в мире…

– Рыцарей, к сожалению, больше не ocталось,— возвысила голос Серафима Степановна, - они вымерли, как мамонты.

После этой реплики был его выход, и Виктор шагнул из-за кулис.

- Вы ошибаетесь, - гордо произнес он. - Я рыцарь. Я всегда вступаюсь за честь женщины. Слагаю для нее прекрасные стихи, стою долгими ночами под ее балконом. Стираю, глажу, мою полы, хожу по магазинам, готовлю обеды, ужины и завтраки. Потому что женщина должна быть предметом поклонения. А можно ли поклоняться женщине, стирающей пододеяльники и носки или шинкующей капусту и жарящей котлеты.