У бездны на краю

– Облегчение, пронесшееся в седой голове полной дамы в дорогом бархатном платье, было неописуемо… Всего лишь забрать одну из воспитанниц… Не проверка же, в самом деле, не обвинения…

– Я Ану Мар, – поклонилась дама, – мастер Фэрт. Мы несколько не ожидали вашего прибытия, но, разумеется, все подготовим в самые краткие сроки. – Несколько воспитательниц испарились, видимо, отправившись готовить «все». Задерживать нас, ясное дело, никто не собирался – и далеко не потому, что у нас были иные заботы. Потому что само наличие самиров, как и везде в подобных местах, несколько пугало работниц.

– Мной было отправлено письмо с прошением оставить девушку под опекой до моего прибытия. Получение письма вы подтвердили и приняли запрос, – напомнил я. – Сроки, в силу некоторых обстоятельств, мы не оговаривали. Я полагаю, девушка сейчас здесь?

– Ой, мы как ваше письмо, господин, получили, поняли, что за девочкой приедете когда, чтоб, значит, вам ждать и искать не пришлось. Мы воспитанниц редко куда отправляем, у нас работают.

И она у нас… – елейно улыбалась главная. – Да вон она… – женщина кивнула куда–то в сторону, заставляя обернуться. Рядом с дамой средних лет, в чепце и сером шерстяном платье, стояла всего одна девушка – та самая, что открывала дверь, не сводя с меня любопытного взгляда. А я изучал ее уже более внимательно, пытаясь найти хоть какие–то признаки сходства с отцом – что не удалось сделать. Вот только и на мать – обладательницу оранжево–золотистых глаз – детали годы назад в силу обстоятельств запомнились четко, – она походила мало.

– Что столбом стоишь? – стоявшая рядом с ней женщина, то ли не зная о четкости нашего слуха, то ли забывшись, склонилась к уху девушки и принялась с откровенным презрением в него шипеть. – За ней приехали, стоит, остолопка, господ задерживает, пава выискалась, ни кожи, ни рожи, ни ума. Каждый день тебя в столицу забирают, что ли, дура набитая?! – это, в сочетании с жалкими обрезками волос и залатанным платьем, приводило постепенно во все большую ярость, стирая даже недавнюю неприязнь к существованию Элиа.

Я отсылал немалые суммы на ее содержание, но худоба и одежда говорили, что не очень–то ее тут хорошо содержали. А сжавшиеся плечики и испуганные глаза почему–то тронули что–то, спрятанное глубоко в душе. Впервые подумалось, что Карру был прав, говоря, что Элиа жилось невесело…

– За… мной? – пролепетала тихеньким, дрогнувшим голоском, девчушка, что уже удивило сильно.