Свет

В Париж? Нет, это вряд ли, не так уж и долго везли. Да и общага, к сожалению, не с видом на Нотр-Дам…

Тёмная комната. Даже стола с лампочкой нет. Тычут мне в лицо какой-то важной коркой. А в другой руке нож, так что корка действительно важная. Почему я не закричал? Наверное, сглупил, как всегда. Как тогда с подругой и Никиткой… Как с девушкой, с батей… Наверное, мне и тогда стало очень стыдно и я твёрдо решил до самой смерти молчать и ни за что никакие гос тайны не выдавать.-Никого не помню,-закричал я в темноту,-Ни с кем не общался! Ничего не скажу!

Нож с корочкой исчезли, и снова возник бородатый.

В этот раз я уже смог получше его разглядеть. Это был полноватый человек в шерстяном свитере, на котором было вышито, как Дед Мороз даёт люлей Санта Клаусу. Вот же патриот, даром что по лицу вмазал. Но сейчас он и сам был похож на доброго волшебного дедушку. И это не только внешним видом…

-Ты веришь в волшебство?-сказал он и почесал щетину.

Мама, помню, тоже задавала мне этот вопрос. Ну, это когда батя совсем в упадок пошёл и разлад в семье начался.

Это, помню, случилось незадолго до того, как Никитка меня предал. Собственно, настроение у меня было ещё хорошее и я гордо ответил, что верю.

-А твой папа не верит!-сказала она, всхлипывая,-Он думает, что жизнь кончена, понимаешь, Тарасик? А если в его жизни всё плохо, то и в нашей, да?

Сильно же они любили друг друга, жить, действительно, вот так не могли, как все нормальные, обыкновенные и ничем не примечательные недолговечные семейные пары.

Делили, понимаешь, пополам и горе, и счастье. И когда батю выперли с его инженерской какой-то работы, то мама долго плакала, хотя сама, насколько помню, зарабатывала раза в три больше. Но не с этого горя мой отец начал толстеть и грубеть – работу он впоследствии всё-таки нашёл где-то за городом, вечно вставал раньше всех и возвращался под полночь. И только потом, уже через три года после этого он начал непоправимо толстеть телом и, что не странно, душой. С мамой почти прекратил говорить. Вот и пошли вопросы про магию и волшебников всяких.

Помню, он тогда ввалился в нашу комнату и, потрепав меня по макушке, горестно сказал: «Нет магии!» и был таков. Мама тогда опять заплакала.

Как я уже и говорил, дело близилось к разводу, но батя додумался переехать с нами на дачу пораньше, пусть я и прогулял полтора месяца школы, но там чистый, видимо, воздух и забота моей мамы воздали должное и всё вернулось на обыкновенные и ничем не примечательные круги своя.