Простить себя

Простить себя

Вика Орлёнок

Простить себя

Прощение

Чёрный провал неба, как огромная пасть невиданного монстра, нависал над головой. Копоть от костров, сжигавших тела после битвы, как и запах палёного мяса насквозь пропитали воздух. Снег давно перестал быть на окраине границы империи белым. Кажется он сразу падал чёрными, серыми, а иногда красными хлопьями, не оставляя не единой надежды. Ни одной белой снежинки.

Шурующие туда-сюда лекари после битвы, санитары, таскающие воинов в подобие шатра из ветхих деревьев и обрывков ткани. Повсюду боль, стоны, ругательства, отчаяние приправленное холодным блеском мечей борцов с набегами нежити и жестоким пониманием, что они проигрывают. Медленно, ценой жизней сотен служивых, но пядь за пядью, дерево за деревом, Ничейные земли отвоёвывают себе Имперские владения. Нежить плодится и побеждает, ведь мертвечины тут много, здесь они – хозяева, а не жалкие бравые солдаты инквизиции, готовые только жечь молоденьких девчонок и старух на «кострах Справедливого Суда».

- И как ты выживаешь? – прицокивает доктор, зашивая ему рану на спине, у этого врача особое чувство юмора, слегка загробное и циничное, впрочем – он же врач. Сэм почти не морщиться от боли. Молодому мужчине уже давно всё равно. Худой, долговязый, с ассиметричными чертами лица, жесткой линией рта он сидит, уставившись перед собой. Никто бы его не называл тем смешливым Длинноносом, как много лет назад, когда увидел бы его сейчас. Он и пошёл в этот отряд добровольцем, чтобы…. Зачем он сюда пошёл? Послужить напоследок империи, его высокопреосвященству? Чтобы сдохнуть, наконец? Раз зарезать себя не получилось? – Уже пятый раз тебя зашиваю, длинноносый! – лекарь виртуозно зашивает рваные края раны. – Другим уже давно бы либо руку оторвало или ногу, а может и вообще на небо… а ты нет. Везунчик.

Молодой мужчина криво ухмыляется. Он уж кто угодно, но не везунчик. Он - предатель и убийца.

Кулак сам собой сжался при позорном воспоминании, как первый раз перед ним появился призрак… её. Белокурая, красивая, озорная, не было ни пятен, ни следов от кандалов, ни того шрама на щеке, только кудрявые локоны, светлое платье и нежная улыбка на пухленьких губах. Она посмотрела на него грустно такими непонятными таинственными глазами, практически чёрными, непроницаемыми, положила призрачную ладошку на руку и попросила не делать этого. Не убивать себя.