Названная женой

Золотистый хвост, заканчивающийся алым плавником, показался столь гармоничным, что Гвенн, оглядев свои ноги, решила: хвост — это тоже красиво.

Русалка же рассмотрела невесту со всех сторон, словно диво дивное. Остановив взгляд на левой руке, подняла пшеничную бровь и вздохнула. Гвенн потянула на себя то, что попалось под руку — а попалось одеяло, мягкое на ощупь, как мох или губка.

— Ши-саа Лайхан, как она? — позвал царевич низким, тревожащим голосом.

Та ответила сердито и быстро, Нис тоже что-то сказал, Гвенн не разобрала ни то ни другое. Затем показался, протянул бокал. Густая жидкость казалась подёрнутой пленкой — морская вода сама отодвинулась от губ. Гвенн, глотнув, только тогда поняла, как же хочется пить. Потом появилась одежда, затем уложили волосы, понацепляли жемчужин. Золотоволосая русалка лишь командовала, не прикасаясь к Гвенн, проговорила не один раз, что нужно сказать невесте и как отвечать. Затем её повёли на нежеланную свадьбу…

— Нам пора, — ровно произнес Нис, вновь вырывая из воспоминаний.

Гвенн допила бокал, закашлялась и тут же разозлилась на себя. Царевич крутанул ладонью, и они мгновенно оказались в коридоре почти подле его покоев.

Злость придала сил, хотя левую руку заломило, словно её ухватил неведомый зверь и дёргал в тщетных попытках оторвать. Однако она держала лицо, прикусив губу и запретив себе обращать внимание на точки перед глазами. Вьются себе и вьются, эка невидаль. Когда виверна цапнула за бедро, было больнее. Или когда она ещё ребенком упала на камни, решив по примеру брата перепрыгнуть из окна одной башни в окно другой, и валялась с горящими огнём ногами и отбитой спиной, не в силах сделать вдох, пока не прибежал Джаред, а следом — отец и Дей. Редкий случай, когда все были так испуганы, что её даже не наказали, а отец просидел рядом всю ночь, пока не срослись кости. К королевским волчатам боялись приближаться все, и Гвенн, мучимая одиночеством, даже думала, не повторить ли что-нибудь подобное.

Она стола, не чувствуя ног. Бледно-голубая перламутровая мозаика стен и серо-голубые плиты под ногами начали таять, превращаясь в зеркальный камень Чёрного замка, и Гвенн прикусила губу, возвращая себя в настоящее, однако выходило плохо.

Царевич что-то приметил, раз, обернувшись, начал:

— Я тебе настолько неприятен…

Тут руку вновь охватило огнём, боль отдалась во всём теле, колени ослабли, а весь этот странный синий мир пропал окончательно.