Неумёха по святости

Святые молитвы или священные руны здесь не сработали бы, да и не знал он никогда ни тех, ни других, и не за эти знания книжные его в граничники взяли. Переломил людоволку хребет, окатил для верности последними каплями ртути из баклажки заветной, да и пошел к ручью близтекучему и лег в него думу думать. Уж понятное дело – не про излишний греческий пафос в балладах, что прославляют полоцкого князя Василия, не про те три короба с речами людей простых, будто в монастыре писанными, да и не про, мать-березу его, окаянного ослушника, из-за которого эти короба пришлось тогда перепрятывать. А про дуб заветный, из которого он Рычану новый посох смастерил. Силы, понятно, в остатнем комеле почитай, что и нет, но на любого людоволка хватит. А он ведь давно хотел научиться махать мечом – еще больше, чем с живой глиной развлекаться – вот и пообучается!

Пообучение, надо признать, затянулось. Второй лютый оказался хитрее – собрал в стаю последних шесть сельских псин, сбежавших в чащу, – и пока Лёший пытался выловить их по одной да обереги выставлял вокруг села – успел, зараза, покусать двух молодых волков. Пришлось по зимнему снегу переселять стаю на север – подальше от села, куда так стремились лютоволки, да не могли пробить защиту заговоренную. К концу весны он уже и всех бешеных псин извел, и второго лютого, и новые хворые волки, наконец, перестали появляться. И все равно чуть беда не случилась. За каким рожном эта Маня по прозвищу Прялка поперлась в самую глухую чащобу вместо того, чтобы с другими девицами дома у печки вышиванием заниматься – даже домовой из избы ее угольной толком разъяснить потом не смог. То ли Рычана искала, то ли рын-траву для зелья приворотного. Знамо дело, ничего не нашла, пригорюнилась и решила поснедать на приглянувшейся полянке. Посередь березовой рощи! Вот тут людоволк к ней и заявился. И стал бы обед Мани-Прялки для нее последним в жизни, если бы Лёший не услыхал случайно ее радостных возгласов да приторного щенячьего поскуливания. Людоволку ведь для того, чтоб переметнуться окончательно – и стать самым страшным существом в явном мире – обязательно человек нужен. Его душевные силы он использует, потому так и рвется к людям. А как становится он тем, что черным ведовством предопределено, так свидетеля ненужного перерождения своего и убивает. Голыми человеческими руками.

Лёший выдохнул, щурясь на солнце. Наполовину расплавленная печень напомнила о себе глухой болью. Но уж если бы пришлось выбирать – он бы выбрал ее, а не замерзшее сердце.