Злодей и его амбиции. Рай на другой земле

Злодей и его амбиции. Рай на другой земле

Вик Романов

Монстры

Тру лицо мокрыми от виски ладонями: секунд пятнадцать назад я облился и опрокинул стакан на барную стойку, потому что верзила с вытатуированными рукавами и красной физиономией треснул меня кием по спине. И все эти пятнадцать секунд я уговариваю себя не делать резких движений. Не вскакивать с места. Не бить под дых. Не стрелять.

Я оборачиваюсь. Фрэнк укоризненно хмурится, но пробирается сквозь толпу – думает, что мне понадобится защита. Я улыбаюсь – единственное извинение, на которое способен. Прости, братец, ты вытребовал обещание не лезть в драку, но на счёт оскорблений уговора не было. Верзила сам виноват: никакого самоконтроля, два слова о его мамочке, двух неграх и догги-стайл, и он крушит зал, доказывая свою альфасамцовость.

Народ предвкушает развлечение, только бармен и бородатый мужик бомжеватого вида продолжают перекидываться репликами, словно играя в пинг-понг: бросил-отбил, бросил-отбил. Остальные замирают, отлипают от девиц, отставляют бутылки. Девицы возмущаются, они хотят внимания, хотят, чтобы им ставили засосы на шеях и лапали сочные задницы, хотят больше выпивки и дешёвых комплиментов.

В этом баре живая музыка, и, когда выпивохи посмелее затихают, клонясь ближе к рычащему задире в ожидании моего ответного хода, а кто потрусливей – или осмотрительней – забиваются в тёмные и безопасные уголки, лишь хриплый голос размалёванной певички отскакивает от деревянных, поточенных короедом стен. Стоит ей заткнуться, и я вскакиваю, свищу, аплодирую. Она краснеет, она не видит в моём восторге иронии, в этом заведении её не балуют призывами спеть на бис, её едва замечают, и моя откровенная насмешка сходит за искреннее восхищение.

Но радость певички не длится долго, она обводит зал взглядом, и улыбка сползает с бледного скуластого лица. Она кладёт микрофон прямо на сцену, полы вечернего платья расходятся и открывают шикарный вид на красные стринги, когда она приседает. Она не выпрямляется, сидит на корточках и пялится в полумрак зала. Её смущает, что единственный поклонник, которым она обзавелась за пару лет выступлений на этой сцене, — самодовольный мажор, чужак, и Бенни-верзила рвётся намылить ему шею. Восторги чужаков здесь не ценятся; если ты очаруешь чужака, твоя репутация полетит в ад.

Мне наплевать на её репутацию, начихать, если завтра она станет парией, и последний бродяга откажется с ней заговорить.