Злодей и его амбиции. Рай на другой земле

У неё наверняка есть личная трагедия, из тех, что прошибает слезу, может быть завязанная на больной матери, а может быть – на ошибках молодости. Она встаёт и отворачивается, и я любуюсь изящной линией спины, когда она отводит руку назад, показывая в пространство средний палец. Народ улюлюкает, справедливо решив, что жест предназначается мне, а я восхищённо хохочу, и на этот раз восхищение не поддельное, потому что, вашу мать, певичка послала к чёрту весь зал.

— В другое время мы бы так с тобой зажгли, что весь ваш дрянной городок не смог бы заснуть! – кричу ей вслед, и она спотыкается, прежде чем скрыться за дверью гримёрки.

Фрэнк вздыхает с обречённым видом, он прекрасно понимает, когда я сажусь на любимого конька. Его кашей не корми, дай пойти на попятную, извиниться, выправить ситуацию. Он возвышается над толпой, но его внутренний ботаник возвышается над ним, и поэтому завсегдатаи бара не беспокоятся: они видят огромного безобидного щенка, который умеет кусать разве что мамкину титьку. Примирительный оскал вкупе с атлетическим телосложением смотрится забавно, но я-то знаю – эпоха полюбовных расставаний прошла, и следы её присыпало пылью.

Я модифицировал брата, и виноватые улыбочки «ах, мой брат конченый ублюдок» — результат его помешанности на самоконтроле и великого чувства ответственности, которое не уничтожила наркоманская тяга к вампирской крови. Я подозреваю, у него есть список, включающий то, чего он придерживался раньше, находя правильным или благородным. То, чего придерживался и я — давным-давно, когда верил в победу добра над злом. Но надо же такому случиться – мы оба изменились, и теперь вся сущность Фрэнка жаждет драки, жаждет вбить кому-нибудь зубы в глотку, а я её всячески поддерживаю.

Я заказываю виски взамен пролитого. Бармен отвлекается от болтовни и словно бы впервые замечает меня, хотя за вечер я уже успел вылакать семь стопок его лучшего виски, который, впрочем, оказался редкостным дерьмом. В полной тишине бармен звенит стеклом, открывает новую бутылку, плещет виски в стакан и протягивает мне. Он не отдаёт его, удерживая между нами, как эстафетную палочку; наши пальцы соединены на стакане, а взгляды скрещены. Не будь бармен таким хилым, словно его без проблем сдует лёгкий бриз, и не копошись за моей спиной шакалы, выжидающие удобный момент для нападения, счёл бы это молчаливой угрозой.

— Угощаю, — произносит он и убирает руку. — Ты обеспечил вечерний аншлаг.

Звучит обыденно и зловеще.