Луноликий

Тот что-то пискнул и сжался в комок.

- Он все правильно делает, - прогудел Дадар. Четыре взгляда уперлись в него с новым интересом. – Хозяин не велел, а чужаки, я вижу, платить не спешат. От этого убыток идёт мне. А убытки я не люблю…

Четверо надвинулись. Обожжённый вытянул короткий клинок, охотник достал кривой нож, а один позади со звоном вытянул из сумки, это ж надо, настоящий меч. Четвёртый, кажется, потянул лук со спины, но на это не было времени обращать внимания. Дадар положил руку на топор и поднялся. Не вскочил, как ранее, а наоборот, воздел себя медлительно, как будто гора росла, вводя противников в заблуждение.

- Гнудишь толково, - заявил обожжённый, видимо, вожак. – А только с девкой воевать не с руки. Тебя убьем, ее попользуем…

Юль взвизгнула, как заправская степнячка, дико, громко и как-то даже мерзко, и, взвившись вверх, отмахнулась широким рукавом, как от назойливой мухи. Все четверо от неожиданности вздрогнули и уставились на неё, и даже у Дадара дёрнулась щека, а в ушах зазвенело.

Он знал, что и те четверо, что остались сейчас на улице, тоже замерли, повернув свои головы к двери и подставив тёмному небу шеи и спины.

Обожжённый попытался оторвать руку, прибитую ко груди ножом, но, увидев, сколько крови оттуда полилось, вновь прижал к себе.

Рыжая Молния разила наповал.

А Дадар уже двигался вперёд, уже не прикидываясь медлительным.

За спинами ловчих с лестницы кубарем скатились Тутр и Звягло. Один с ходу рубанул наискось, перерубая так и не успевшего наложить стрелу лучника, другой насел на второго ловчего, неумело отбивающегося мечом.

Дадар, не обратив внимание на обожжённого, вытягивающего что-то здоровой рукой из-за пояса, проскользнул мимо него и подрубил ногу вскрикнувшему охотнику. Позади него Юль, оказавшаяся за спиной рассвирепевшего и пробирающегося к выходу с ножом в руке обожжённого, чуть отвела ему голову и полоснула по шее. Дадар опустил топор на голову кричавшего на полу охотника. Последнего ловчего, у самых дверей, с двух сторон взяли на ножи Тутр и Звягло, и тот повис между них, выронив меч на окровавленные опилки. Обожжённый пытался оторвать прибитую к груди руку, второй зажимая бьющую из шеи кровь. Он уже не шёл – просто стоял и качался посреди таверны.

На улице поднялась суматоха. Кто-то дернул дверь на себя. Из темноты появилось окровавленное лицо.

- Муха, нас там бьют! Там на крышах стрелков штук десять… - он захлопнул за собой дверь, и, зажимая рану на плече, повернулся. Замолк.