Жалость Бога

Жалость Бога

Базлова Любовь

Жалость Бога

Рейн был уверен, что следующий, кто появится в его, клетке принесет с собой веревку. И тут же его и повесит, не устраивая из этого ни зрелища, ни урока таким же, как он. Но двое стражников, явившихся в то время, когда в подземелье стало слишком тихо, надели ему мешок на голову, связали руки и поволокли, особо не церемонясь, куда-то наверх. 

Рейн слушал, считал ступеньки, вспоминал план замка, и все равно изобразил удивление, когда мешок с него сняли в допросной. За окнами была глубокая ночь, на всю комнату приходилось всего два факела — один у длинного стола, напротив которого стоял тяжелый деревянный стул, второй над самим стулом. Рейна усадили. 

Когда он в последний раз был в этой комнате, он во всем сознавался. Без пыток, без уговоров. Просто Джерт, человек всему его научивший, спросил, и Рейн не стал отпираться. Сохранил зато пальцы целыми. С ним только обращаться стали как с мусором. 

Больше с Рейном не делали ничего. Не били, голодом не морили, клеймом татуировку Охотника не перечеркивали, хотя за проступок Рейна положено было повесить еще на собрании, откуда его и выдернули «на суд». Рейн затаился и ждал, чувствовал — еще не конец. И на этот раз тоже выкрутится. 

Джет сидел в центре за столом, и в то же время подальше от света факела. В сравнении с остальными Учителями в совете он был не так стар, и сейчас выступал то ли обвинителем, то ли спасителем. В Учителя уходили Охотники после того, как возраст или ранения начинали мешать вырезать нечисть. Не так уж и много их доживало до старости, еще меньше было тех, кто хотел продолжать эту войну после того, как ему отгрызали ногу или свежевали место с татуировкой Охотника. 

— Ты всего два года в Охотниках, Рейн, — начал тот из учителей, что был дальше всего от факела, Рейн видел только его руки. — чуть больше двух лет… Да и девятнадцать — такой возраст, когда делаешь глупости. 

Рейн не спешил ликовать. Его простили, это понятно, иначе не распинались бы тут о том, что он имел право на ошибку. И в то же время Рейн чувствовал — от него чего-то хотят. Так как основная работа Рейна была связна с тем, чтобы убивать чудовищ, хотели чего-то еще более опасного. Фантазии придумать, что именно, не хватало. 

— Охотников все меньше и меньше. Многие проступки сейчас прощаются, — словно добрый деревенский дедушка, заговорил учитель, находившийся у другого края стола. Голос у него был скрипучий, сиплый.