Сага о Годрланде

Главное-то я уразумел: ни с кем без него не заговаривать, вести себя тихо, не задирать ни рабов, ни свободных, баб без спросу не щупать, серебро не показывать. Как будто у нас было серебро!

Это мы сейчас чуток отъелись, уже после Холмграда, где я потратил почти всё, вплоть до браслетов и шейной цепи, а до того с припасами было совсем туго. Конец весны, толком ничего не выросло, зимние запасы в деревнях съедены во время пахоты. Сельчане жуют корни лопуха да молодую лебеду, а выживший скот берегут для приплода. Мы, конечно, охотились, ловили рыбу, но на то и время нужно, и знание здешних охотничьих троп.

Да и много ли мяса с оголодавшего тощего лося? Едва ли хватит, чтоб накормить два десятка крепких мужей.

Поначалу я еще прислушивался к Хотевиту, входил в прибрежные деревушки с добром, предлагал серебро за еду, но нам давали жалкие крохи: несколько горстей зерна, одну-две облезлые курицы, подгнившие оттаявшие яблоки. Да и по самим сельчанам, которые далеко не все разумели живичский, было видно, что нет у них лишних харчей.

Жирный всё твердил, мол, жалко людей. Их, может, и жалко, да своих мне как-то жальче, потому вскоре я перестал скромничать и начал выгребать из селений всё, что там было, вплоть до последнего зернышка. Поди, на лебеде и лопухах вытянут как-нибудь. И двоих сородичей Хотевита выкинул в одной из деревень: толку с них мало, а жрут они не меньше нашего.

Только в Холмграде я закупился припасами впрок, хоть и заплатил тройную цену. Если Хотевит обманет и не вернет серебро за украденные товары, я его своими руками задушу, а Дагну приволоку обратно в Раудборг и продам Жирным.

Пусть хоть что с ней делают!

– И сколько еще до Гульборга? – спросил я у Хотевита.

– При попутном ветре за два дня дойдем, – ответил тот. – Если следовать на юг, мимо не проплывешь.

Что же, осталось совсем немного. Всего два дня, и мы начнем искать колдуна или лекаря для Альрика. И непременно вытащим из него ту дрянь.

За прошедшие месяцы Беззащитный ни разу не заговорил, ни разу не полез в бой, ни разу не сказал мне, что я дурень бестолковый.

Он будто умер, хотя всё еще дышал и ел. Сунешь ему миску с кашей – жует, не дашь – так и просидит, не подымая головы.

Тулле сказал, что Альрик пока жив, что он борется с тварью внутри себя, но времени осталось мало. Капля пролитой им крови, первая вспышка гнева – и всё, он исчезнет, превратится в вылюдь. Он уже и так изрядно изменился – еще больше усох, крепкие мускулы увяли, некогда выбеленные волосы потемнели.