Особый приказ

Изяслав был старше и Петра, и Ивана на два года жизни и на десяток лет войны.

Он умел сражаться, умел командовать и умел заставить других подчиняться. Изяславу не приходилось нарочно показывать свое превосходство – оно чувствовалось и так, порожденное честолюбием, силой, сноровкой и происхождением. Такому нельзя выучиться по кодексам – таким надо родиться.

– Я тебя понял, – наконец сказал он, закончив читать. – Выделить почерк – это очень хорошо. Займешься этим в Камне. Сейчас заканчивайте осмотр, нам надо завтра спозаранку отправиться в город.

Уже сейчас заметно кое-что странное.

«А поэтому придется потрудиться», – Умов достаточно хорошо знал своего командира, чтобы понять, что он не произнес вслух.

* * *

Солнце еще только поднималось над горизонтом и от него на востоке, точно кровь, растеклась широкая полоса багрянца. Зависшая прямо над нею облачная гряда в этот час казалась особенно плотной, тяжелой, иссиня-серой. Будто границу прочертила, между рассветным заревом и чистым, прозрачным до белизны летним небом.

В путь выдвинулись незадолго до восхода, не желая ехать по жаре. Спешить было некуда, и ехала команда спокойно, размеренно, так же, как, прочесывала лес накануне. С той лишь разницей, что ноги лошадей несли людей куда быстрее, чем собственные.

Возглавлял колонну Изяслав и небольшим прапором – черный двухвостый флаг ясно давал понять, что едет не просто боярин со свитой, а охотничий отряд Особого приказа. За ним в полусонном молчании тянулись все остальные.

Мерно покачиваясь в седле, Иван размышлял о вчерашнем деле: перед его внутренним взором все еще мелькали таблицы, хроники и серебряная пыль, надежно запечатанная в пороховнице. Стремительная фигура Костлявого и его оскаленная морда уже ни капли его не занимали – о прошедшей в пяти шагах смертельной опасности напоминала лишь голова чудовища, да несколько полос его кожи, что покоились в седельном мешке. Конь время от времени фыркал – слабый запах демона беспокоил его гораздо сильнее, чем Ивана.

А Умов тем временем прикидывал, кто мог призвать тварь и что ему покажет анализ пробы. Погруженный в собственные мысли, он почти не смотрел по сторонам: его не волновали ни виды, ни люди, которых они изредка встречали по дороге.

Только когда перед ними появилась Имия, Иван отвлекся, наконец, и поднял взгляд на широкую реку. Там, на другом берегу начиналась Степь, зелено-золотое море, почти нетронутое человеком – место, где закончилось его детство.