Такой себе хранитель

Смотря на него, чувствовалась ужасающе страшная аура, которая высосет из тебя все жизненные силы, стоит лишь начать диалог с этой всезнайкой, что унижала морально каждого, кто, не дай бог, не укажет в каких трусах Леонардо да Винчи находился в момент написания своих картин. В любом споре с ним, его мысли скачут как блохи, он бросается от одной темы к другой, вводя собеседника в ступор, а также непонимание темы, по которой начинался спор. Одет наш историк был чуть ли не всегда в максимально тёплую одежду, как будто ему подкожного жира не хватало.

На нем всегда были рубашка, жилет и пиджак, причем каждый день разные. Отходил от классического стиля одежды он крайне редко, максимум к концу года его можно увидеть в джинсах и футболке. Есть подозрение, что он таким образом хоть немного пытается сбросить весь к лету, но, это лишь догадки и шутки школы. Но вот что не является шуткой, так это его тип общения, и крепкая дружба с учителем Основ Православной Культуры. Наш учитель ОПК очень верующий, но при этом, это никак не мешает ему говорить нам, что человек, постоянно использующий в своей речи фразы по типу “какого дьявола?”, является хорошим, даже полезным в общении человеком. Уроки его обычно проходили крайне медленно, порой я сомневаюсь в том, что всё относительно, потому что как могут уроки по 60 минут тянуться так долго для всего класса одновременно. Но почему-то сегодня его урок кончился чуть ли не молниеносно, возможно это потому, что он весь урок рассказывал про своего любимого композитора Джованни Пьерлуиджи да Палестрину, и нам не пришлось сидеть и трястись, в ожидании того, что нас вызовут к доске. Перекатываясь с ноги на ногу, он ходил от одного края доски к другому, попутно злостно поглядывая на задние парты, ведь именно там, в основном, никто не слушает. Из-за его тёмных глаз, зачастую невозможно определить, на кого же он смотрит своим усталым, но от того не менее грозным взглядом.

С выходом историка из кабинета, воцарился сущий хаос.

Каждый в аудитории видел необходимость проорать пару ласковых в сторону “старого пердуна, которому уже прогулы на кладбище ставят”. Маркерон Георгий Вадимович действительно был стар, но не на столько, насколько мы предполагали. По нашим предположениям ему было за семьдесят, а то и за восемьдесят, но, как оказалось, ему было всего шестьдесят шесть. Несмотря на это, его продолжали называть “старым дедом, старой мочалкой, ходячим трупом и т.д.