Маша ела кашу

Ты лучше скажи, когда спиногрызов от нас уберут? Я ещё спокойная, а вот мужики из рейда вернутся...

— Ты спокойная? И так-то бешеная, а сейчас и вообще. А к школе новое крыло почти пристроили, крышу только осталось. Так что скоро переведём. Ведь нарожали-то сколько! На следующий год опять расширяться. Тебя сколько не было?

С видимым сожалением облизав и так чистую ложку, Машка пожала плечами:

— Как обычно, неделю. Скоро дальше придётся уходить. В этот раз только одно гнездо нашла, да и то случайно.

И мужикам издалека тащить придётся. А от остальных вести были?

Фиса насмешливо хмыкнула:

— Были, а как же. Пустые они возвращаются. У тебя, что, целое гнездо? Там червей-то сколько было?

— А чего за одиночками бегать. Восемь. И мелюзги выводок. Я пять штук выползков притащила, Профу отдала, он давно мечтал. Ну, пусть приручает. А я спать пошла.

Ахнув, Фиса засуетилась:

— Как же так, восемь! Да как же ты их всех, да как...

Машка фыркнула:

— Как-как.

Кверху каком. Злая очень была, и одного вообще в лапшу покрошила, не знаю, что там из него соберут.

— Соберут, куда денутся, и мясо, и масло. На полгода хватит. Ты иди, отдыхай, я тебе к кровати чайку принесу. И кашки там ещё на чашечку осталось.

Тяжело поднявшись, Машка благодарно кивнула и, прихрамывая, пошла к двери. Вглядевшись в её осунувшееся лицо и синяки под глазами, тётка Фиса тяжело вздохнула:

— Заканчивать тебе с этой охотой пора.

Совсем себя извела. Да и пора уже. Вот восемнадцать через полгода исполнится — и замуж. Родишь, успокоишься...

Подойдя к лестнице на второй этаж, Машка покачнулась, уцепилась за перила и бросила через плечо:

— Пусть женихи сначала, кроме женилки, ещё мозги и руки отрастят. А то как детей клепать — они первые, а как червей промышлять...

В своей комнатёнке Машка рухнула на кровать, даже не разуваясь. Немного полежала, потом с кряхтением стащила тяжёлые ботинки, разделась догола, бросила одежду в угол, прихватила полотенце и отправилась в душ.

Высунувшийся было из своей каморки молодой охотник из новеньких охнул и, слегка пригнувшись, шмыгнул обратно, — видимо, о тяжёлой Машкиной руке его уже просветили.

Вода из проржавевшей тарелочки душа текла еле-еле, но тёплая. Быстро намылившись, пока вода не закончилась, Машка с удовольствием подставляла то один бок, то другой под хилые струйки.