Маша ела кашу

Маша ела кашу

Екатерина Филиппова

Маша ела кашу

— Ма-ма мы-ла ра-му. Ра-му мы-ла ма-ма.

Нестройный речитатив, доносящийся из-за хлипкой стены, в этот раз Машку не раздражал. Обычно она, только заслышав бодрое изложение истории про репку, заливистый детский смех или ласковое рыканье директора школы, он же — учитель первоклашек, одноногого Михалыча, немедленно неслась к комендантше — с воплями, ломанием стульев и требованием немедленно отселить мелюзгу с базы охотников.

Но не сегодня. Сегодня она будет есть кашу. Настоящую. Манную. Тарелка уже стояла на столе, исходя паром — целый половник белоснежной горячей каши, с лужицей растаявшего сливочного масла посередине и щедрым шлепком малинового варенья сбоку.

Словно почувствовав её настроение, Михалыч за стеной рявкнул:

— Дальше.

И звонкий мальчишеский голос прочитал по слогам, словно пропел:

— Ма-ша е-ла ка-шу.

Машка дождалась, когда эту волшебную вариацию повторит детский хор, подняла указательный палец и назидательно сказала:

— О!

После чего она зачерпнула первую ложку и, зажмурившись от наслаждения, начала есть. Как Машка не растягивала удовольствие, каша закончилась быстрее, чем урок за стеной. Так что доскребала последние капельки она ещё в благодушном настроении, но уже начиная раздражаться. Как нарочно, именно в этот момент — как будто подсматривала — в комнату ввалилась толстая тётка Фиса, комендантша, и злобно поинтересовалась:

— Ну, закончила?

Не ответив, Машка скребанула ложкой по жестяной тарелке. Мерзкий звук совсем вывел комендантшу из себя, и она разразилась гневной речью:

— Совести у тебя нет, детей объедать. Знаешь ведь, что с пшеницей нынче совсем никак, и манка только для мелких, так нет, затребовала. Мало ли, что право такое после охоты имеешь, и что? Ни стыда, ни...

Машка молча, как будто не слышала, аккуратно доела последнюю, только ей видную крупинку, положила ложку на стол и без замаха, одним отработанным движением запустила тарелку вредной бабе прямо в лоб. Тарелка полетела, вращаясь, и как будто даже со свистом. Тётка Фиса, несмотря на грузную фигуру, неожиданно ловко увернулась — или это привычка сказывалась? — перехватила снаряд в полёте и прочувствованно сообщила:

— Сука!

Машка меланхолично согласилась:

— Естественно. И я — сука, и ты — сука, и все, кто выжил — тоже суки. Потому что у всяких кисок, заек и птичек, а заодно у лапочек и пупсиков выживаемость оказалось фиговая.