Маленький Леший

Да, именно детством, добрым, открытым, непосредственным, озорным, щедро наполненным бабушкиными сказками, пахучим медом и парным молоком.         — Мяв? — вывел из задумчивости Виссарионыч.         — Ты прав, дружище, — согласился Иван, — от такой красоты глаза отвести невозможно. Елисеевна, а…         — Чтоб эти, как их, туристы не замучили, и сочинили мы сказку о страшной избушке и злобной бабке, — предваряя вопрос, ответила старушка. — Горыныч баил, больно уж надоедливое племя.

Бегают, кричат, визжат, трогают все руками немытыми. А я в возрасте почтенном, мне покой нужен. Поставь ведра здесь. Умаялся поди, Ванюша... Ванюша, опять спишь, что ль?         Сержант, не отрываясь, смотрел вверх. Над дверью ухмылялись три отполированных до зеркального блеска черепа. А под ними висел огромный старый топор с потемневшим от времени топорищем.         — Они... они настоящие?         — Кто, где?. . Не пугай бабушку! — неожиданно засуетилась Яга — Тьфу ты, охламон, я уж подумала, опять паразиты какие появились. Это подарок бабушке.         — Горыныча? – догадался Иван.         — Его самого, — кивнула Яга. — Давно дело было: летал Змеюшка в края северные, помогал плотнику известному, Нестору, строить церковь деревянную в Кижах. Ох и золоторукий человек был, только топором и без единого гвоздя красоту неземную создал. В благодарность мастер предложил Горынычу из дерева, что тот прикажет, вырезать. Вот Калистратушка и учудил. Мы с Виссарионычем по воду пошли, вертаемся – батюшки-светы! — а над дверью уже прибито и так, что не оторвать. Не пужайся, Елисеевна, говорит, это подарок тебе из Кижей святых, от любопытного глаза защита. И назвал он черепушки эти чудно как-то — махнитиками.         — Значит, топор?..— уже зная ответ, спросил сержант.         — Нестора, — кивнула Яга, — он, когда уж совсем старый стал, духам лесным его отдал, наказал мне передать, чтобы и после смерти мастерство живым оставалось. Люди завистливые баили, что плотник топор в озеро выбросил, дабы никто красоты, Кижам подобной, создать не смел, да только враки это. Коль руки золотые, то и душа светлая, а рази ж такой человек инструмент зазря губить будет?         — Мяв, — согласился Виссарионыч.