Бог Кукурузы

Так смотрит, таящая хищного зверя, тьма. Так смотрит сама смерть.

Кауитлок попятился. Шаг, второй, ноги едва повиновались, растеряв остатки резвости. И тут он услышал звук! Долгожданное пение раковины, завершавшее ритуал! Но воины его словно не заметили, они продолжали приближаться. Буштек вдруг подумал, что цурумеки могут проводить обряд по-иному. И его убьют прямо тут на Поле.

Кауитлок почувствовал как, царапнув сердце отравленными когтями, ледяные ладони Змееголового бога Страха, стискивают внутренности. Он готов был упасть и завыть от ужаса.

Но вдруг его рука, будто направляемая кем-то, отбросила макуитль, нырнула за пояс и, выхватив початок, выставила перед лицами врагов. Цурумеки замешкались, словно наскочив на невидимую стену и, в этот миг, жрецы с вершины пирамиды повторно подали сигнал, протяжней и громче предыдущего.

Воин, опомнившийся первым, бросился Кауитлоку в ноги и распластался по земле. Следующий проделал то же самое, а за ним последовали все остальные, устилая телами путь.

***

Кауитлок, слишком измотанный, чтобы бурно реагировать, нетвердо наступил на спину ближайшего цурумека и, чуть помедлив, зашагал по ним.

Черная спина, белая грудь, черная спина, белая грудь... Воины, по которым он уже прошелся, вскакивали и, забегая вперед, снова укладывались, образуя бесконечную дорогу из человеческих тел. Нога бога не должна касаться земли.

Путь вел к северному выходу, где Бога кукурузы уже ждал паланкин, помпезно украшенный отлитыми из золота початками и листьями искусно выточенными из нефрита.

Когда Кауитлок устроился в нем, старший жрец, нарекавший жертв «зернами», водрузил ему на голову богато украшенный пышный убор в виде кукурузного рыльца. Как ни странно, боли в ушибленном затылке не было. Затем жрец благоговейно поднес избраннику Пасачинтека большую чашу с густым и красным как кровь напитком. Тот принял ее и стал пить долгими глотками. Жидкость была неприятной и очень горькой, на вкус, напоминая мякоть кактуса.

Удовлетворенный служитель принял чашу обратно и приказал носильщикам двигаться.

За паланкином выстроилась длинная процессия жрецов и музыкантов. Они затянули торжественные песнопения, сопровождаемые протяжными звуками визгливых флейт, ритмичными ударами гонгов и частой барабанной дробью.

Кауитлок откинулся на сидении, чувствуя, как у него мутится в голове. Однако дурноты не было. Носилки мягко покачивались в такт ходьбе, убаюкивая его, словно дитя в колыбели. Он постепенно переставал соображать, что происходит.