Всего лишь всего

Чем? Идеей? Чувством? Манией?

– Вы сын? – спросил Кирс.

– Я муж. – Паренёк отвечал без вызова, но тон его был неприятно упёртым. – И я не уйду.

– Хм, – поднял брови Кирс. – В принципе, это не ко мне. В десять будет завотделением. Пойдёмте... Или поедемте, – добродушно пошутил он, оглянувшись на даму в коляске.

Дама сидела как кукла. Седая кукла в длинном, закрывающем ноги по щиколотки, платье. На коленях у неё лежал приборчик – плоский, прямоугольный, вдумчиво помигивающий двумя рядами огоньков по краю.

Кирс таких раньше не видел.

Паренёк тоже не оценил фельдшерской шутки. Обстановка не разрядилась. Сам воздух как будто сгустился, напрягся. Так бывает в присутствии тяжёлых людей, невыносимых характеров. «Намучаюсь я с ними», – подумал Кирс. И он не ошибся.

***

Супругов Верхояновых звали Ада и Ирбик. Им была выделена отдельная палата.

Вернее, палата была выделена Аде, поскольку она была единственная ветеранша среди ветеранов, но раз такое дело, не выгонять же законного мужа.

Тем более взявшего на себя все тяготы по уходу за больной. Тягот же этих было более чем достаточно. Адочка (так Тирпа её стала называть, получалось «Адошка», но вполне душевно) была совершенно беспомощна, с кресла не вставала, произносила только отдельные звуки, слоги.

Плоский приборчик на её коленях оказался сумматором. Он складывал и интерпретировал произнесённое, и на его сереньком экранчике возникали зелёные слова и фразы: «СПАСИБО», «БОЛЬШЕ НЕ НУЖНО», «ДА», «НЕТ»... Адочка была немногословной.

Сумматор мог не писать, а озвучивать слова – если бы Адочка не выключила звук. Ирбик пояснил, что ей не хочется слышать, как чужой механический голос... и т.д.

В общем, дамочка была с тараканами, это-то понятно. Однако Кирса больше беспокоила не она, а её долбанутый супруг.

Не хватало никакой фантазии сообразить, что могло связать эту парочку, а по поведению Ирбика получалось, что любовь (?). Получалось и ещё невообразимее – страсть (?). Молодой супруг выходил из палаты исключительно ради выгула Адочки, ни с кем не общался даже мельком.

Занося лекарства, Кирс заставал его за всё тем же занятием: что-то он объясняет, увещевает, горячо, с чувством, шепчет. По ночам же происходило что-то совсем уж в голову не укладывающееся. Ночами он это своё чувство, не менее горячо, реализовывал. Попросту говоря, жарил Адочку.

Рыбак рыбака не только видит, но и слышит, и всю эту «рыбалку» Кирс ни с чем и никогда бы не перепутал.