Запределье

Запределье

Ирина Лазаренко

Запределье

– Кыссайла́, – вслух прочёл ведьм надпись на дорожном указателе и уставился на дорогу, которая стекала вниз, к деревне.

Так себе была дорога: серо-жёлтая пыль да колдобины. Колеи, когда-то проложенные множеством автомобильных колёс, давно заросли спорышем, а нынче, в сентябре, поверх спорыша ещё накидало мелких ольховых листьев, солнечно-жёлтых, как новенькие монетки. Метров через пятьдесят колейки ныряли в неряшливую лужу, потом выбирались из неё и бежали дальше, в мёртвую деревню.

В луже отражалось небо и два пушистых облака, пузатое и лохматое.

– Кыссайла́, – повторил Оди. Ему очень хотелось звучать сварливо, потому как заказ был дрянь: подумаешь, древней старухе чудятся звуки в давно опустевшей деревне!

Но не получалось у Оди звучать сварливо, поскольку очень уж красиво было вокруг, красиво и тихо, звонко, осенне.

Да и смысла нет ворчать: ему, молодому ведьму, ещё не сделавшему себе имя, не обросшему клиентурой где-нибудь в приличном городе, только и остаётся, что хвататься за такие вот обращения, на которые старшие коллеги даже вскользь не посмотрят. Каждому ясно, откуда звуки в мёртвой деревне, где не осталось ни одного дома моложе ста лет – сами дома и звучат, вздыхают от своей изношенности и никчёмности, с каждым днём опускаясь всё глубже в землю.

Ведьм поднял лицо к небу, прося ясности мыслей и силы, сделал медленный глубокий вдох. Он знал, что осенний воздух в таких краях пахнет прелой листвой, мокрой корой, грибами, обещанием дождя, и он пытался уловить хотя бы тень этих запахов – но, конечно, ничего не почувствовал.

Угрожающе размахивая посохом, который носил для солидности, Оди свернул под указатель «Кыссайла» и пружинисто зашагал к мёртвой деревне по колейке, укрытой жёлтыми ольховыми листьями.

***

У старухи оказалось грубо высеченное лицо, тяжёлый немигающий взгляд из-под обвисших век и неожиданно густые, красивые волосы, серо-седые, чисто вымытые и распущенные по плечам. Большие руки с толстыми пальцами. Свободный клетчатый сарафан с серой полотняной рубашкой, яркий платок на плечах – красный, словно палаческий колпак. Голос, подобный грюканью засова. Глубокие носогубные складки, брюзгливый излом тонкогубого рта.

«Типичный дружелюбный карел», – как говаривал Яуки, наставник Оди.

– Батог свой в угол ставь, не люблю батогов в дому, – бухтела старуха, не глядя на него, и ходила вперевалку вокруг стола. – Ставь, сказала, не то в бочаге утоплю, не посмотрю, что ведьм.