Странная Мамба

Был, правда, один раз, когда между чисткой печи и поливанием плотоядных росянок в горшках у меня образовался промежуток свободного времени, но начался дождь, и мне пришлось лезть на крышу заколачивать щели в черепице досками, так что и в тот раз спокойно умереть не вышло. 

 Зато удалось немного посидеть на крыше. Упершись ногами в водосток, я просто сидел около четверти часа наедине с дождем, слушая звуки Тремпл-Толл. Целую четверть часа я не слышал хрипов, тяжелого звука шагов по лестнице, ворчания и ругани.

Я молча глядел на крыши домов, на проплывающий вдалеке дирижабль, на мигающие семафорные бакены среди туч. В окнах дома напротив ярко горел свет. Оттуда доносилась музыка; тени мелькали на фоне оконных проемов. Танцевали… Я знал, что это за место. На вывеске было написано «Салон мистера Боггарта», но я слышал о нем лишь: «Гнилой притон!», «Бездельничья свалка!» и «Шумотопталка!». 

 По вечерам в «Салоне мистера Боггарта» утраивали танцы. Вальс и танго… Кто-то пел, люди шутили и смеялись.

Отзвуки, долетавшие оттуда, рисовали в моей голове причудливую картину, на которой было изображено что-то непонятное, но яркое, и я называл ее «Чудачество, запертое в бутылку». Я тогда не слишком понимал значение слова «кабаре». 

 Я сидел у водостока, пока из чердачного люка не раздались крики: «Надеюсь, ты свалился с крыши!», «Хватит торчать у трубы! Даже драные коты столько не торчат у труб!», а напоследок «Немедленно спускайся, паршивец!». И так я вернулся в свое обычное существование.

 Все было очень плохо. Я ненавидел свою жизнь, вечно вжимал голову в плечи, ожидая очередного удара, я прозябал хуже тех плотоядных росянок в горшках – их, по крайней мере, кормили завтраком, вторым завтраком, обедом и ужином, состоящими из мух, которых я лично отлавливал с утра и до вечера. И все же, вскоре, в один из обычных серых габенских дней, все изменилось. Настоящую боль я пережил, когда в моей жизни появилось то, что у меня можно было забрать. До того мне просто не с чем было сравнивать.

У меня ничего не было: никаких игрушек, из одежды только старая рубаха и мешковатые штаны на одной подтяжке. Я просто не умел терять, так как я ничем не владел, но…

 Однажды в городе появилась она. Вышла из облака пара под аккомпанемент гудка колесного парохода «Злая Вивьен». Ее звали мадам Эсперанза и, очевидно, она сошла на берег на пристани в районе Набережных, хоть никто из пассажиров не смог бы вспомнить ее общества.