Не. На. Висть. Рассказ-ненависть

Не. На. Висть. Рассказ-ненависть

Владимир Торин

Не. На. Висть. Рассказ-ненависть

 Порой бывает такое состояние души, когда руки просто не поднимаются, чтобы вырезать глаз плюшевому медведю. 

 И, вроде бы, все идет, как задумано, как и ожидалось. Причины-следствия все в итоге сошлись в уравнениях: я – за столом на чердаке; на столе – медведь; а в моей руке – огромный острый кухонный нож. И, вроде бы, мгновение назад я был готов. Я сжал голову медведя в руке и направил острие в его глаз. Я был готов. И все же… я на него гляжу и… не могу. 

 Начать стоит с того, что мне всегда хотелось иметь плюшевого медведя. Причем не просто какого-то там плюшевого медведя, а настоящего, почти живого. «Почти живое» и «настоящее» в моем чудаковатом детском сознании являлось тем, что способно что-либо чувствовать, а если не чувствовать, то, как минимум, переживать. А как узнать, переживает ли что-то (или, возможно, пережила ли что-нибудь уже) плюшевая кукла, набитая пухом и цветастыми лоскутами? Само собой, она не скажет. Если это, конечно, не ворчащий мишка, издающий, когда его переворачиваешь, «Ррррр-урррр», что в переводе с плюшево-медвежьего могло бы значить: «Еще раз перевернешь, отгрызу тебе пальчик, милый малыш». Но на деле чаще всего бывает, что лишь полуоторванные лапы, потертый плюш, кривые заплаты, новые неаккуратные швы – только они могут дать понять, что он жил, что он… переживал. 

 Когда я увидел этого медведя на полке в кукольной лавке, я будто впал в ступор. Мои руки сами к нему потянулись. Среди прочих медведей, снимающих по;лковый пансион, он единственный мне приглянулся, и это несмотря на то, что почти все медведи на той полке были очень похожи между собой. Там были даже такие, которых ни за что не отличишь друг от друга. Но этот… Чем же он меня привлек? Быть может, бантиком на шее. Всякий уважающий себя медведь должен носить бантик – это железное правило. Если у медведя нет бантика, то он может смело считаться медведем-неудачником и убираться на свалку ненужных игрушек. Но если забыть о бантике, абстрагироваться от него, то… эти глаза меня просто покорили. «Пуговица – есть пуговица», – сказал бы Некто Равнодушный, а я бы ему ответил на это: «Невежество – есть невежество». Глаза того медведя блестели не просто тупо и глянцево, как глаза прочих медведей на полке, о нет – за ними что-то таилось, в них заключалось нечто большее, чем «пуговица – есть пуговица».