Пока не кончилось время

— Это — прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..

Голос её несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Ещё и истеричка вдобавок. Лет через десять... Дура ты, дура! Да на кой они мне чёрт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье моё — набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.

— Я завидую вам, — сказала она. — Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз...

Калогер вздрогнул. Распушив оперенье, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами.

Нет, рукописи, слава богу, у неё в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать всё что угодно, в том числе и рукопись.

Женщина поспешно отвела взгляд.

— Я, наверное, проклята, — горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего. — Время уходит, уходит... И — ничего. Ни-че-го...

Ветер норовил добосить до Калогера её обесвеченные космы, обдавая резким запахом духов.

— Вы короче можете? — процедил он, невольно задержав дыхание.

— Короче... — Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль.

— Значит, так... Короче... В общем, я намерена перевести на ваш счёт два года.

Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.

Калогер выпрямился.

— Да вы что, девонька, в своём уме?!

— Ну вот... — беспомощно сказала она. — Я так и знала...

— Что вы знали? — Голос Калогера стал резок до пронзительности.

— Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить...

— Да поймите же! — чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она. — Я всё растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам — время, а вы...

— А я?

— Ну, я не знаю... Ну... — Она смешалась окончательно. — Книжку надпишете...

— С благодарностью за два года? — бешено щурясь, уточнил он.

— Нет, — поспешно сказала она. — Нет-нет... То есть.

..

Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки бумаги.

— О ч-чёрт! — сказал Калогер. — Да как вам это вообще в голову пришло?

— А!.. — Она раздражённо дёрнула плечом. — Сначала у меня пили, потом у знакомых... А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется...

— Сколько у вас там ещё на счету?

Она с надеждой вскинула голову.

— Много, — сказала она. — Честное слово, много.