Чёрная бузина

Над ней возвышались гигантские, метра под три, фигуры, закутанные в тёмное тряпьё, обмотанные коралловыми бусами. Над головами змеями изгибались бесформенные рога, скрученные то ли из волос, то ли из сухой травы. В глубоких глазницах углями тлели глаза, слишком маленькие для грубых лиц. Рты существ скрывались под плотными повязками.

Она закричала, но не издала ни звука, отчаянно рванулась, но как приросла к месту. Фонарь выпал из закостеневших пальцев, откатился и застрял в зарослях малины, левая рука с крестом, которую Ирина инстинктивно сжала в кулак, одеревенела. «Демоны, - задыхаясь, думала Ирина, - полнокровные демоны.»

Ближайший демон качнулся к ней и воздел руку с гладким деревянным посохом с резным навершием в виде женской головы. Над землёй взметнулся широкий, как весло, заточенный конец посоха, и бросился вниз, к безвольной правой руке.

Ирину сотряс удар. Она впилась взглядом в медленно сползающую по гладкому дереву кисть. Боль не приходила, только глухая пульсация. Ирина, не отрываясь, гипнотизировала взглядом отдельно лежащую руку, чужую, чуждую, вымазанную землёй, со знакомым кольцом на пальце.

Демоны расступились, давая дорогу пареньку с сумкой-холодильником, с приветливым лицом под козырьком простецкой бейсболки. Тот присел на корточки и деловито, быстрыми движениями перекладывал кисть в пластиковый контейнер. Ирина заискивающе заглянула под кепку и срывающимся голосом прошептала:

- Позвони Шевцовой Лене, умоляю, телефон в рюкзаке, и в полицию.

Парень улыбнулся и передёрнул плечами, как обычно делают, когда не понимают языка чужой страны. По щекам Ирины потекли слёзы, они холодили кожу, застилали глаза. Сквозь мокрую пелену Ирина расплывчато видела, как парень упаковал контейнер в ткань, забросил в переносной холодильник и бодро пошёл к деревне по её следам.

Паралич понемногу отпускал Ирину, но в плечо впились костистые пальцы и потащили прочь, глубже в лес. За обрубком тянулся смазанный кровавый след.

III

Илья сошёл на автостанции Зубовой Поляны с небольшим опозданием – в семь сорок вечера. Солнце закатилось, цвета потеряли сочность.

Прогулялся с Ленинской на Пролетарскую, к навесному мосту. За мостом повернул влево, до железнодорожных путей, по старым посеревшим шпалам – дальше от городка, на другую сторону насыпи – и в лес.

Настала та пора сентябрьского дня, когда золотисто-жёлтая с вкраплениями алого и последними мазками зелени листва, утратив закатные краски, приобретает мертвенную серость.