Дело о золотой маске

Дело о золотой маске

Светлана Кузнецова

Пролог

За угол очень не хотелось заходить. До колик в животе и мурашек по всему телу. Однако Итен шел: медленно, на почти негнущихся ногах, стискивая кулаки в попытке унять дрожь пальцев.

Вдох-выдох.

Не помогло успокоиться. Сердце в груди то замирало, то принималось частить.

Прикрыть глаза, постоять так некоторое время, как учил, Эрвин Мокау — старый друг отца, тоже служившего в полиции и погибшего на службе, когда Итену исполнилось пятнадцать. Эрвин пытался помочь «сыну друга», как он называл Итена, оправиться от потрясения и получше устроиться в жизни, но характерами они не сошлись. Итак-то не слишком общительный, не склонный к доверию подросток, воспринимал чужие якобы благие намерения в штыки, особенно, когда ему едва ли не приказывали поступать так, а не иначе. Удивительно, что они не разругались совсем, до сих пор переписывались время от времени, и зла на ворчуна Итен не держал, как — он надеялся – и тот на него.

Вот уже семь лет как Эрвин Мокау переехал из Гранвиля в Колоп и только потому не надрал вовремя уши «малолетнему сопляку, решившему пойти в полицию и почить, так и не став взрослым». Теперь уж, вероятно, и не надерет, даже если, как постоянно грозился в прилетавших с кшмурскими дирижаблями письмах, прибудет в столицу погулять по памятным местам.

Единственное, что Итен позволил ему несколько лет назад — помогать материально, перечисляя каждый месяц небольшую сумму, величиной в половину выплат по потере единственного родича, осуществляемых имперским полицейским управлением, и только в течение четырех лет. Эти деньги Итен не тратил, а откладывал на всякий случай. В пятнадцать он считался вполне взрослым для решения жить самостоятельно и без чьей-либо опеки, но никто не взял бы его на работу: в Челии люди, не переступившие порог двадцатилетия, могли учиться, но не трудиться и, соответственно, не зарабатывать. Официально. Но в то время Итен уже решил пойти по стопам отца и не хотел портить репутацию, случайно попавшись на мелком нарушении закона.

Эрвин уехал, но в покое Итена не оставили. На него принялись наседать благотворители с предложениями отбыть в какой-нибудь пансион до совершеннолетия, где он бы жил на всем готовом так, как самому угодно, не обременяя себя мелочными заботами вроде содержания дома в чистоте и порядке, покупки необходимых вещей и продуктов, готовки. Не по доброте душевной, разумеется.