Заклинатели велосипедов

— У нас всё хорошо было. Денег было много, машина. Сын ходил в дорогой детский сад, частный, я выбрала для него лучшую школу, куда записывать надо было за три года. Деньги были. Но я не любила мужа.

— Не любить кого-то — не преступление, — сказала Кларис.

— Это когда как. Когда и преступление. Ну, может, не преступление, а проституция. Я и когда замуж шла, знала, что не люблю этого человека. Не знаю. Я же красивая. Была... Сейчас уже не такая, постарела. У него были деньги, и мама сказала, что любовь приходит и уходит, а деньги остаются.

Секс, опять же. Не так уж и сложно. Ребёнок… Сын…

— Как звали рёбенка?

Она остановилась. Моргнула.

— А знаешь, — ответила Возжеку. — Я уже и забыла почти. Славек. Простое имя, в честь деда мужа. Славой. Нормальное имя. Не я выбирала, но оно мне нравилось.

— Авария, значит.

— Я никого не любила. И не была счастлива. А муж начал пить примерно через год после рождения Славека. Не сильно, не так, чтобы звереть. Значит, не был счастлив и он. Но он, наверно, меня любил, иначе почему бы терпел.

Нужно было уйти раньше.

— Но ты не ушла.

— А потом они умерли. Остался дом, за который нужно было платить. Мне кажется, я этот дом любила больше, чем их. Ну, и раз я все равно ничего другого делать не умею, то пошла работать как умею. Ну! Зато на этой улице я самая дорогая шлюха. Есть чем гордиться.

Хохотнула.

Возжек хмыкнул. А Кларис даже хмыкнуть не смогла. Долго молчали.

Светильник начал мелко мигать, Кларис щелкнула его по боку, и он передумал пока что гаснуть.

Авось до утра дотянет. За окном начинался неуверенный и ранний осенний рассвет. Из-за дрожащего света казалось, что плывешь в лихорадке.

Возжек вздохнул, встал, потянулся. Глянул в окно.

— Они умерли, пора их отпустить. Сама ведь знаешь. И их мучаешь, а себя ещё больше.

***

… А что Кларис? Она этого всего не понимает. Её бабушка, говорят, прошла Революцию. Она знает, что у бабушки были ещё дети, кроме матери Кларис. Двое или трое. Где они? Бабушка никогда о них не упоминала.

Кларис помнит самое раннее из детского: бабушка мешает спать, потому что среди ночи трогает её лицо. Зачем? Уже потом Кларис решила, что это она проверяла, дышит ли ещё внучка. Потому что те, про кого бабушка не говорила, очевидно, дышать перестали. Значит, это она на себе всю жизнь несла? Вину? Страх повторения?

Сама Кларис вышла в смысле эмоций несколько неудачная. По крайней мере, она их плохо понимает даже у себя, не говоря уж про других.