Хитрая наука

Кате они оба казались ужасно взрослыми для своих лет, как будто за те полгода, пока детей прятали от Вороны и Катя не могла их видеть, они почти совсем выросли.

По большей части такое впечатление складывалось, конечно, потому что где-то в то время Маринка с Максимкой научились говорить по-настоящему понятно. Раньше у них был, считай, свой язык, из которого кое-что разбирала только мама, да и то через раз, а остальные просто угадывали.

Теперь это осталось в прошлом, будто и не бывало.

Полина Кузнецова в ответ на удивление старшей дочери только пожала плечами:

— Они провели полгода с пятью взрослыми, которые уделяли им все свое внимание. Вот и результат.

Бабушка Варвара загадочно прибавила:

— Могло быть хуже. Повезло, что они все-таки вдвоем.

Но Полина Кузнецова от этого замечания своей матери отмахнулась и нежно сказала Кате:

— Ты у меня тоже все детство казалась старше своих лет, а все потому, что росла на редкость умненькой девочкой.

— А потом выросла и поглупела, — криво усмехнулась в ответ Катя.

Это была, разумеется, шутка. Но иногда ей действительно так казалось. Как будто после детства и юности, когда она летела вперед на крыльях своих способностей и надежд, что-то разладилось, и Катя увязла в болоте.

Полина Кузнецова покачала головой:

— Вот еще. Просто тебе в последние годы трудно пришлось, у всех бывают такие времена. Успеешь еще побыть счастливой, — она вздохнула. — Ты еще такая молодая у нас.

Зеркала наперебой подтверждали: Катя с виду казалась совсем девчонкой. Тем более сейчас, когда причин для постоянного страха и напряжения больше не было, и она опять смогла нормально спать, есть и вообще жить.

Но все-таки Кате иногда мерещилось, что в некоторых делах она не просто должна бы поспешить, а уже так опоздала, что не наверстать. И в первую очередь это касалось общения с родными: не только с Маринкой и Максимкой, со старшими родственниками тоже. Катя ловила себя на странной смеси нежности и вины, которая побуждала ее проводить с семьей как можно больше времени и терзаться угрызениями совести, если какая-нибудь возможность для этого оказывалась упущена.

Доходило до того, что даже рисовала со спокойной душой Катя только по ночам, пока все домашние спали, или если они были в другом месте заняты чем-то наверняка приятным. Как сегодня.

Это изрядно утомляло, и, очевидно, не шло на пользу никому, но избавиться от досадной странности Катя пока не могла.