Ночные Хранители

Из-под колес – брызги на блестящий тротуар и свежую траву. Полночь.

Я отпустил руки и, как в детстве на велосипеде под гору, поехал, виляя колесом. Раскрытые к небу ладони мгновенно намокли и вода заструилась между пальцев ручьями вниз, под мотоцикл. В темноте ночи, под мигающим фонарем, меня занесло вправо, в припаркованную машину. Глупая смерть.

После того долгие дни была только боль. Иногда – яркий свет больничной палаты, громкие голоса, звон стекла и хлопки дверей. Потом все вновь застилало пульсирующей алой пеленой, и, сколько я не цеплялся за реальность, пытаясь очнуться от забытья, сознание отключалось.

Постепенно редкие моменты, в которые я ощущал действительность, превратились в часы. Я садился в постели, со стоном сдавливая виски, а доктора, заставляя меня кривиться, вызывали на лица сочувствие, подбегая с препаратами от голвной боли.

Дни пролетали слишком быстро, я никак не мог сфокусироваться и поймать мгновение за хвост. Бесконечные процедуры пролетали за секунду и я только в панике все сильнее стискивал челюсти, не понимая, что происходит.

Вдобавок к этому, словно было мало ощущения, что я с каждой секундой все глубже падаю, мне было тошно от себя. Тихий ужас прокрался в каждую клетку, прочно обосновавшись у Солнечного сплетения, потому что я ничего не мог с этим поделать. Словно не мой рот передразнивал врача, пока никто не слышит, словно не мои руки отказывались взять бутылек и принять таблетки в положенное время. Я терял контроль над своим телом, впуская кого-то другого.

По моей просьбе белье сменили на темно-синее. Чистая белизна палаты и без того резала глаза.

Когда мне озвучили диагноз, я почти расстроился, что меня выписывают. Этого тихого, стерильного покоя днем осталось меньше двух недель. Ночью же ничего не спасало.

Особенно подействовало полнолуние. Мне казалось, что я чертов оборотень, потому что ничего другое, кажется, не могло приносить таких страданий. Мои соседи по палате шутили, что мне далеко не шестнадцать, ведь я, как старик, жаловался на боли в непогоду.

Вообще, мои соседи по палате много шутили, непозволительно много, но сказать ничего я не мог. Все силы уходили на сопротивление боли. Что бы я не чувствовал, боль заглушала все; наверно, поэтому сопротивляться кому-то, кто захватывал меня, было так трудно. Внутри я каждое мгновение исходил яростью оттого, что окружающие никак не хотели заметить, что происходит.

За неделю до выписки этот кошмар стал отступать. Я даже взялся за учебу от нечего делать.