Ночные Хранители

Впрочем, одно мерзкое, липкое чувство осталось – доктора настаивали на моей коме, но я точно знал, что умер. Я знал, что влетел в металл машины головой, хотя написано было, что боком и не смертельно. Мотоцикл был погнут спереди, это точно определили дома. Стараясь не обращать внимание на эту странность, я активно собирался домой, мечтая забыть.

Второй раз это случилось 22 августа. Десять лет спустя.

Жаркий асфальт, жгущий ноги сквозь подошву кед, шумная набережная и голубой пар, поднимающийся с реки.

Весь город отступил под завесу горячей дымки. Наушники о чем-то гудят, а я, отделившись от компании друзей, подошел к низеньким перилам вдоль пешеходной дорожки. Обведя взглядом другой берег реки, я нагнулся и зачерпнул ладонью воду, ощутив ее горячее прикосновение.

Рядом раздались голоса, и кто-то грубо схватил меня за ремень брюк. За спиной что-то крикнули, но я не расслышал потому, что был приподнят и перекинут через каменный забор. Плавать я не умею.

Глупая смерть. Я помню, как минуту еще мог задерживать дыхание и пытался выплыть. Как ругал себя, на чем свет стоит. Потом – секунда, а, может, четверть часа – темнота, пока мне не удалось наконец открыть глаза.

Распластавшись на горячем асфальте в странной позе, я видел все вокруг сквозь алую завесу боли. Пылающая, она не давала мне покоя.

Два дня спустя я поднялся на кровати в больничной койке. Соседи перешучивались. Четыре дня спустя я вышел оттуда со стойким чувством, что не дышал больше, чем заявленные в истории болезни две минуты тридцать секунд.

Чувствуя себя чертовым оборотнем солнца – в жаркие дни, я уходил внутрь бетонного здания больницы, надеясь прогнать боль. Мечтая все забыть. Дни, раньше степенно идущие своим чередом, снова сократились до нескольких минут. Время утекало сквозь пальцы, которыми я судорожно цеплялся за контроль.

Я стал осторожнее. Ходил в компании друзей, переехал поближе к родным; не пользовался такси, не оставался наедине с незнакомцами; выучил правила, и, в конце концов, боль и горькое ощущение неправильности, неизвестно, откуда взявшееся, после белых палат прошли, перестали резать глаза красной пеленой ночами.

Осталось только странное чувство, почти физически разливаясь по телу – тревога. Я не мог понять, что произошло и просто гнал мысли прочь.

Осенью друзья, проигнорировав мое сопротивление, вытащили меня на скользкие улицы.