Перерыв (пьеса, памяти Дмитрия Александровича Пригова - 15 лет.)

Панкратьев – И чего же в этом хорошего?

Радомлин – А то, что это не позволяет нам задерживаться на одной точке. Когда социалистический реализм уже явно сказал все что хотел, явление соц-арта принимает эстафету, и следует вперед, избегая проторенных путей.

Панкратьев – Так если направление новое, то откуда там “проторенный пути”, как вы только что выразились?

Радомлин – А сколько попыток предпринимали отдельные лица? И ведь, далеко не многим удалось достигнуть высот в этой области. Не сочтите за спесь мои слова. Я и сам к этому довольно просто отношусь.

Панкратьев – В каком смысле, просто?

Радомлин – Как литератор литератора, вы меня легко поймете. Мы всегда держимся за слово, а оно строится из букв, правильно?

Панкратьев – Несомненно.

Радомлин – Вот, но не вы, не я, никто другой нормальный не станет гордиться буквой. Ну, хотя бы словом – куда бы еще не шло.

Панкратьев перебивает.

Панкратьев – А я и текстом не стану гордиться.

Радомлин задумчиво прикусил губу на полуслове

Радомлин – Приятно, когда тебя опережают в здравомыслии.

Панкратьев – А все-таки, что такое текст и поэзия для вас? Предмет искусства? Объект исследования? Субъект литературы или единица логоса?

Радомлин – Как говорится, ни одно, ни другое и не третье. Если занимаешься этим долгие годы, то потом уже даже не пытаешься себе объяснить что это, зачем оно и к чему. Просто в один момент с чего-то начинаешь и просто идешь дальше. Желательно, не сворачивая.

Панкратьев – А вот вы с чего начинали?

Радомлин – С попытки поступить в Строгановское, но литература взяла свое.

Панкратьев – А я как раз оттуда.

Радомлин – По какой специальности?

Панкратьев – По классу скульптуры, так скажем.

Радомлин – И что, очень успешно? Как вы прошли?

Панкратьев – Ну, не считая….

Мимо станции пронесся тягач-локомотив ЧС8, перебив голоса обоих. После того, как его синий кузов скрылся за краем станции, оставив за собой порыв ветра, Панкратьев продолжил…

Панкратьев - …. не считая испорченных отношений с ГБ, все довольно ровно. На год конечно “попросили” оттуда, но потом восстановили. Диплом дали только в 60-х.

Радомлин – А дальше что?

Панкратьев – Работа при министерстве, Пушкинская премия, учитель черчения.

Радомлин – Чем дальше, тем интереснее.

Панкратьев – В некотором роде, можно и так сказать. Просто я не чувствую зависимость между настоящими результатами и этапами прошлого.

Радомлин – Это к слову о заслугах и их моральной интерпретации в условиях третьего тысячелетия.