Хозяин Леса

Достав ещё одну сигарету, Мирон повертел часы на указательном пальце и кинул их Янеку. Зося, которой уже доводилось щупать дорогой хронометр, лишь вздохнула. Историю она тоже слышала.

— Понимаешь, я для него не сын. Я наследник. Продолжатель дела. Потому в Политех и запихнул: «Надо быть в курсе современных технологий». А я петь хочу! Сочинять, играть и петь!

Голос сорвался на крик, и словно подгадав, запищал мобильник. Мирон яростно рыкнул в трубку:

— Да! Нет. Сам доберусь. Сорри, Володь. Нервы. Всё, отбой.

Потёр ладонями лицо, щёлкнул зажигалкой, втянул дым. Уже спокойнее произнёс:

— Когда пошли паники, отец приставил человека. Водитель, телохранитель, шпион. Но мужик вменяемый, не мельтешит. Стараюсь не обижать.

Янек, всё это время сосредоточенно ощупывавший часы, ткнул пальцем в корпус.

— Зря ты на отца бухтишь, Мирон-кун. Таскать на себе почти двести граммов серебра — гарантированно отвадить мелкую нечисть. Слабые сглазы и проклятия тоже блокнет — по большей части.

Зося закатила глаза: начинался выпендрёж.

В лучах закатного солнца Мирону по очереди были предъявлены массивные серьги, кольца, браслеты, цепочки на щиколотках и кулон в форме анкха, украшенный мелкой филигранью. К чести зрителя, отреагировал тот почти равнодушно, лишь в очередной раз изогнул губы.

— Вся эта шамбала — не моё. Сорри. Не осуждаю, но вот вообще не моё. Проклятия…

Впрочем, последнее слово прозвучало иначе. Будто в него был вложен некий иной смысл. Будто оно срезонировало с чем-то в душе говорящего.

Цапнуло струны, которые принялись звенеть и плакать.

Мирон докурил и тут же достал следующую. На реплики Янека он отвечал всё реже и односложнее. Пальцы его подрагивали, напряжение в глазах копилось и искрило.

Наконец парень встал, медленно провёл ладонью по грифу гитары.

— Хороший инструмент, — выдавил он с заметным трудом. — Сорри. Пойду я.

Быстрым, нервным шагом Мирон устремился к переходу в сторону Сосновки. Зося тоже погладила гитару и слезла со скамьи.

Её взгляд встретился со взглядом брата.

Янек держал в руках серебряные часы.

***

Трещал валежник, осыпались рано порыжевшие листья. Спотыкаясь и падая, тяжко хрипя, Мирон ломил по прямой, не разбирая пути. Ободранные ладони дрожали всё сильнее, пальцы правой разминали левую, лицо серело.

Упершись лбом в очередную сосну, неверным движением Мирон достал пачку сигарет, рассыпал половину и выругался. Лес вокруг приплясывал, нырял, погружаясь в бочаги теней.