Чукча

Нёс что-то про необходимые дела, он мужик хозяйственный, да мне главное напиться и забыться, а завтра на самолёт и в новую жизнь. Он увидел, что я его не слушаю, махнул рукой, главное, гвоздодёр одолжил.

Отодрал доски, внутри не такой уж и сильный срач, даже продукты какие-то от гостей остались, воняет, конечно, но я форточки открыл и дверь на сквозняк, комаров мало ещё. Про деда и забыл совсем, стакан отыскался, значит, как белый человек сейчас…

– Пагати однако, тистить буту! – никак не ожидал от него что-то услышать, пока от набережной ушли, только причитал, что быстро идём, потом я приноровился, он и вовсе голос не подавал. – Тух плохой упирать буту!

Камлать он собрался, что ли? Я даже заинтересовался, а дед вроде и не делал ничего, но вонь исчезла куда-то, потом старая плесень пропала, и на бичёвских продуктах, и внизу стен. Точно, шаман.

– Теперь можно? -

– Мосно однако – позволил дед. Или шаман?

– Есть хочешь? – задал риторический вопрос, глазами он купленные мной продукты давно уже доедал, но сам купить что-нибудь так и не догадался. Ну да, дитя тундры.

– Мой осень есть хосет – согласился дед.

Я хлеба накромсал, колбасы, сайры две банки кое-как открыл. Ему подвинул, наконец полстакана себе набулькал.

– Эта вотка? Вотку хосю! – выдал дед.

– Нельзя тебе – опрокинул её в себя, гадость жуткая, поморщился, колбасой зажевал. – На чукчей она как яд действует, хлопнешь немного и не остановишься, будешь пить, пока не помрёшь.

– Мой помлёс не хотел, однако. Мой мало знает, твой многа, мой хотел знает как твой. Твой посволял?

– Да ради бога – я начислил треть стакана, немного отпустило уже, можно не частить. – Шамань на здоровье, только душу не переселяй – пошутил немного неуклюже. – И ешь, чего ждёшь?

– Нет переселял, нет саманил, твой как пыл, мой как твой. Твой посволял?

– Да позволял мой, позволял, ты ешь давай, какие обряды на голодный желудок!

– Так холосо! – ответил дед, и я вроде как выпал из застолья.

Если и выпал, то ненадолго совсем, может, и не выпадал, стакан в руке поднят, опрокинул его, уже легче прошло. А дед всё не ест, глаза выпучил, перед собой уставился, не иначе духов вызывает.

– Дед, ты чего? Еда, может, неподходящая? Так в округе другой не сыскать, до утра ничего не будет.

– Нет-нет, спасибо! – я чуть со стула не упал, а он добавил. – Просто задумался, извини – и взялся за консервы.