Чешуя

А потом отец впервые ударил маму. С тех пор Антон никогда не называл его папой. Лучше бы звать его Геной — как тот крокодил в мультике, только злой. Но отец ударил и его, когда он попробовал сказать ему “Гена”.

Мама много плакала. Отец первое время извинялся, целовал ей руки, носил цветы. Потом перестал. А его вторая тень смеялась и смеялась. И иногда подмигивала Антону.

Отец научился говорить маме такие слова, от которых она перестала улыбаться. Нет, никаких ругательств из тех, что иногда повторяли мальчишки в садике и взрослые парни на скамейке во дворе.

Слова вроде как были обычные, но Антон видел, как от них мама становилась печальнее, слабее и тише.

Родители больше не смеялись вместе — только отец иногда, не держались за руки и не целовались. Никаких посиделок у телевизора по вечерам. В восемь ноль-ноль Антона закрывали в детской, а родители запирались в своей спальне, и почему-то ему казалось, что там происходит что-то очень плохое.

Когда он пошёл в первый класс, мама уже умела закрашивать синяки так, что их почти не было видно.

В гости к ним больше никто не приходил. А Антон твёрдо знал, что такое расписание, порядок и уважение.

Отец говорил:

— Ты сам во всём виноват. Делай всё как надо — и я тебя не трону. И не вздумай никому жаловаться. Всем всё равно. А скажешь кому — я твою мать прибью.

И Антон молчал.

Иногда отец отключался. Вот сидит с недовольным лицом, ест мамин суп — и вдруг роняет голову на стол. Но беспокоить его нельзя: мама однажды попробовала его разбудить, он тут же вскочил и принялся лупить её.

Страшно. Молча. В кровь.

Когда это случилось, Антон закричал и выбежал в подъезд. Стучал в двери, звал на помощь. Но никто ему не открыл. Отец прав: всем всё равно.

Когда ему стукнуло восемь, отец сломал ему руку за то, что сын попросил не бить маму в день её рождения. Мама плакала и наедине просила Антона никому не рассказывать, что случилось.

— Скажем в больнице, что ты упал, ладно? Пожалуйста, мой хороший! Папа нас любит, просто у него был тяжёлый день.

.. а я сама виновата...

Чтобы мама перестала плакать, он согласился.

Когда Антону исполнилось одиннадцать, отцовская тень в первый раз заговорила с ним.

— Хочешь избавиться от “крокодила Гены”, мальчик?

Антон развернулся в постели, поморщился от привычной боли в исполосованной ударами ремня спине и с недоверием уставился в темноту своей комнаты. На полу светились красным знакомые жуткие глаза.

— Ну, чего тебе? — шёпотом спросил он.