Дни закатного пламени

Странник высвободился из его ослабевших рук, замер и прислушался: если они дрались с командиром патруля, рядом должны были ошиваться его слуги из городского дозора. Но ночь была спокойна.

По небу ходили тучи.

Беглец взглянул в лицо своему врагу. Оно было неожиданно спокойным, разум покинул буйную голову воина, унеся вслед за собой ярость и злобу. Он был еще очень молод – не старше середины третьего десятка, а скорее всего и младше. Рубленные черты лица обычные для людей южных равнин, небольшая черная щетина, подобной которой никогда не бывает у чистокровных северян.

Что искал он здесь, у никому неизвестной скальной расщелины? Контрабандистов? Беглецов на север? Любовь всей своей недолгой жизни? Кто теперь знает?..

Мадок приложил два пальца к шее побежденного врага. Под ними в венах ритмично пульсировала кровь – молодой человек все еще был жив. Беглец вытащил из-за голенища кинжал, предательски блеснувший в проглянувшем из-за туч серебристом сиянии лунного света. Мгновение он рассматривал изящные изгибы узоров, украшавшие рукоять.

Это было оружие таутов, народа кузнецов, поэтов и архитекторов. Первого человеческого народа старой империи. Его народа. Беглец ещё раз взглянул на покрытое сероватой пылью лицо поверженного врага, вздохнул и спрятал кинжал обратно.

Нехорошо убивать тех, кто не может себя защитить.

Перед тем как раствориться в ночи, Мадок бросил прощальный взгляд на родной город, видный с такой высоты совсем как на ладони. Беглец был уверен, что смотрит на него последний раз в жизни.

В холодной осенней ночи окна и башни южной столицы светились множеством теплых огней, напоминавших об оставленном доме. Наверно, где-то там, внизу, тревожно смотрит на горы и его отец, а в глубине поросших золотыми деревьями холмов, спят последним сном мать и братья. Какие-то из огней затухали, растворяясь в холодном тумане, поднимавшимся от реки, что несла свои черные воды на юг.

Мадок моргнул, смахивая из глаз неожиданно появившуюся там влагу, и вполголоса произнес:

Вернусь ли к тебе снова, город мой?

К садам твоим и тихим мостовым.

Не знаю, но хочу хотя бы помнить.

А потом он развернулся, всколыхнув холодный воздух полами плаща, и начал по Тихим тропам долгий путь на север, туда, где над высохшей рекой стоит совсем другой город. Где свитки таутов не жгут, а их самих не закапывают живьем в землю, где нет черных плащей воинов владетеля. Тьма сомкнулась за его спиной, пряча свет и тепло столицы.