Пластик

Чего бояться, если нет людей? Не привидений же…

Странно представить себе привидения в промзоне, даже если над ней горят красные глаза в бетонной оправе. В конце концов, это ведь только автоматы.

Но звук, который нарушил тишину, вызвал у меня приступ не просто радости – эйфории. Этот звук, шум медленно двигающегося по рельсам поезда, а потом гудок, означал железную дорогу, живое место в мёртвом безлюдье и тишине, транспорт, на котором можно уехать. Обещание и надежду.

Я побежал на звук.

Завернул за угол, проскочил мимо опущенного шлагбаума, мигающих жёлтых огней, обогнул забор – и остановился перед чем-то напоминающим сортировочную станцию.

Тепловоз неторопливо тащил к ней товарный состав, светя холодными пустыми глазами фар. Он до муторности медленно поравнялся со мной – и мне померещилась освещённая насквозь ярким лучом фонаря кабина без машиниста, будто поезд шёл на автопилоте. Я остановился. Мимо меня, погромыхивая на стыках рельс, проплывали цистерны с непонятной маркировкой, потом – так же непонятно маркированные крытые контейнеры, потом платформы, на которых лежало что-то, покрытое брезентом – и не было им числа, они тянулись и тянулись, со стуком и электрическим стоном…

Я пошёл вдоль путей со странным чувством досады, будто тепловоз обманул меня.

Вдалеке горел зелёный семафор. Над короткой плоской платформой светило целое созвездие ярких ламп – и я вдруг понял, что вижу не какую-то станционную надстройку, а неподвижную человеческую фигуру.

Она казалась чёрной и плоской в двойном электрическом луче: высокий мужчина в длинном плаще с капюшоном.

Он стоял ко мне спиной, глядя на рельсы, уходящие в мутное электрическое марево.

Я обрадовался этому мужику, как родному.

– Эй! – заорал я изо всех сил и побежал к нему. – Эй, ты знаешь…

Он обернулся – и я осёкся.

Он смотрел на меня пустыми прорезями в пластмассовой маске лица. Из прорезей тёк электрический свет, неоново-жёлтый, и всё лицо, сделанное из матового полупрозрачного пластика, гладкое и стандартно правильное лицо манекена, слегка светилось, будто за ним горели две очень яркие неоновые лампочки.

Он не мог бы мне ответить при всём желании: его рот был только намечен ложбинкой в пластмассе. Не открывался.

Мой первый импульс был – бежать. Как от оборотня.

Второй: ну не может же быть…

Третий – я спросил:

– Можно, я тебя сниму?

Какой-то блогерский, журналистский инстинкт. Если на мужике была маска – это была идеальная, совершенная маска.