Ветер будущей зимы

Они замолчали, уставились на Котофеева, потом в нерешительности переглянулись.

– Так что, идёте?

– Идём, идём, – решил лобастый, и они дружно застучали подошвами по ступеням крыльца.

Котофеев подождал их. Тускло горело несколько окон и ярко светилось одно, на седьмом этаже – да и как ему было не светиться.

Мужики подошли, и Котофеев нырнул под балкон первого этажа, пошуршал там в темноте в травяных зарослях, разыскивая отломанное балконное перило. Достал его, прислонил на манер лестницы к бетону стены, подпёр ногой:

– Прошу!

Временные попутчики Котофеева взглянули наверх.

Усатый отодвинул лобастого, взошёл по перилу, ухватился за что-то на лоджии второго этажа и ловко перелез туда, мелькнула в темноте футболка. Следом взобрался лобастый.

Котофеев стал и себе подниматься. Усатый протянул сверху руку, и Котофеев сунул ему бутылку, потом другую. Усатый весело крякнул, бутылки уплыли в темноту, а Котофеев легко заскочил на лоджию. Дверь оттуда вела в коридор, и она предусмотрительно не запиралась.

Спиртное вернулось к владельцу, чьи-то ночные гости и Котофеев пожали руки и разошлись, довольные друг другом.

Тут Котофеева позвала природа, и он ностальгически отлил в сортире своего бывшего отсека на пятом этаже.

Направляясь к лестнице, он услышал, как этажом ниже барабанят кому-то в дверь, звук гулко разносился по пустым коридорам. Вспомнились недавние непонятные мужики, и у Котофеева мелькнула мысль, не напрасно ли он удумал протащить их сюда, но сильно об этом переживать он не собирался.

А потом сверху послышались голоса, и Котофеев эти голоса узнал. То по лестнице спускались Дамир и Андрей Бандура, и Котофеев этому не обрадовался.

Андрей Бандура пришёл в институт после армии, успел на излёте Союза отслужить в неком страшно секретном спецназе, и всё в нём – коренастая фигура, бритая голова и грозно торчащие боевые уши, а ещё манера держаться – говорило само за себя. Лицо его путём каких-то необъяснимых ассоциаций постоянно напоминало Котофееву экскаватор.

Бандура был начальником общежитского оперотряда. А азиатский человек Дамир – то ли бурят, то ли якут – был старостой самого отпетого пятого этажа. Невысокий и резкий, он одним словом утихомиривал самые упитые компании, и никто не смел и пикнуть. Однажды посмели, бывший сосед по комнате рассказал Котофееву, чем закончилось – когда рассказывал, так махал руками, что снёс с тумбочки настольную лампу.