Некромант Его величества

Некромант Его величества

Кир Скаберин

Глава первая. Снежные вьюги редко приносят добрые вести

Раньше за хорошую весть награждали, за плохую — наказывали.

Но что делать, если её принёс тот, кто старше по званию?

— сержант Олван Одор, 4-я пехотная рота. 1831 год.

«Снежный пёс» встречает Хелле как и всегда — жаром камина и куриной похлёбкой. Наваристой, с большими кусками — острыми рифами — торчащими из мутного озера миски, добротно усеянной морковкой, петрушкой и луком, и даже, если ты нравишься хозяину трактира, — орехом. За такое и душу продать — дело стоящее. Старик Эзно — повар в четвёртом поколении, экспериментатор, человек необузданной фантазии, истинный художник, в чьих старых, изрытых шрамами и мозолями ладонях даже подошва от сапог превращается в изысканное блюдо. Хелле знает, как ловко орудует мясницким ножом его друг — видел в бою, стоял рядом, плечом к плечу, прикрывал спину, не давал тому слишком сильно увлечься. Когда молодой, кровь кипит, будто вино на огне. Срываешься с поводка, как озверевший пёс, роешь землю когтями, вгрызаешься в ровный строй врага и рвёшь, рвёшь, рвёшь… Эзно из таких — горячий, отважный, безрассудный, но добрейшей души человек. Патриот, семьянин, ветеран. Хелле смаргивает растаявший снег с ресниц и делает шаг вперёд.

Шум голосов — как разодранные крысами мешки в кладовой — сыпется из каждого угла, бери метлу — выметай хоть всю ночь, и то не всё выметешь. Накатывает мягкой волной ещё на подступе к зданию, окутывает, обволакивает, утягивает в тёплое, дышащее жаром и терпким элем нутро, заворачивает в кокон слухов и вымыслов. Бархет — город маленький, всего полторы тысячи, затерянный на подступе к Виргенским горам среди густых лесов и древних руин, оставленных когда-то жившими элдерами. Из достопримечательностей: старая шахта и каменные статуи — вот и всё богатство этого города. Хелле не жалуется. Лучше так, чем под острыми взглядами церковников. Тяжёлые сапоги — сталь и крепкая кожа с ремнями для лучшей фиксации — стучат по начищенным половицам, оставляют мокрые следы, поскрипывают тихо деревом. Кто-то дёргает головой, обращает внимание; искоса смотрят три пары глаз — оценивают в прищуре, не мигая пронзают чёрными зрачками. Все влажным блеском поддёрнуты, затуманены, но пока быстро фокусируются — едва-едва захмелевшие. Хелле коротко кивает, прячет улыбку в отросшей бороде, и взгляды — взведённые ружья — исчезают, опускаются на тарелки, изучают дно кружек.