Краткое руководство по танцам между мирами

Себя он искренне считал обычным парнем, неплохим воякой, и если ему и удалось схватить с неба одну звезду таланта, то это была способность мастерски стрелять. Но держать в руках оружие он и не то, чтобы и любил. Сапожник, который ненавидит сапоги, хмыкнул Ли, и пошевелил голыми пальцами на ногах.

Он попытался использовать простой трюк против морока, которым ему научили в военном лагере – глубоко вдохни, задержи дыхание, говори про себя:

“Меня зовут Захария Ли. Мне сорок три года. Полковник, от следующего звания отказался. Ушел в отставку три года назад. У меня аллергия на кроликов и орехи…”

– А кроликов тебе здесь никто и не предлагает.

Она сидела на диване, обхватив руками подобранные колени, и смотрела на него исподлобья. Худая, бледная, с россыпью пепельно-белых волос — чужая, но будто бы отдаленно знакомая.

Ли хотел что-то сказать — но слова утонули в горле, растворились в невесть откуда взявшейся воде. И правда, молчать он умел куда лучше.

– Чего уставился-то. – Голос её был хриплым, отрывистым, будто она нарушила очень долгий обет молчания. Она встала, и ее босые ноги разбудили воду, на что та ответила тихим плеском. На ней не было ничего, кроме грязно-серой мужской сорочки до самых колен. Луна делала её бледный силуэт до смешного призрачным.

Она дважды хлопнула в ладоши — и помещение залил безжалостный искусственный свет, пронзивший виски Ли острой болью.

Вместе со светом исчезли остатки морока; на мгновение все показалось свежим и чистым, как будто Ли смотрел на мир через оконные стекла после весенней уборки. И лишь потом удалось разглядеть истинное положение вещей.

– Эй. Помнишь меня? – Неожиданно строго заговорила растрепанная незнакомка, не отводя сурового взгляда (какие зеленые глаза). В этой короткой, очень простой фразе было столько несгибаемой твёрдости, будто Ли был виноват, что этот вычурный в своей простоте пентхаус кое-как выдержал жесткие последствия колдовства. Будто он накладывал защитные чары на умопомрачительно-высокие потолки, будто он заговаривал люстры и шептал кухонной утвари, чтобы она не взлетала с места, когда будут проводиться ритуалы, на которые может осмелиться только тот, кто не планирует, что проживет на этом свете хотя бы один год.

И что один только Ли виноват, что гостинная превратилась в бассейн, а белоснежный диван, стоимостью в его годовое жалование, усыпан черными перьями.